— Это ловушка для таких, как ты. Они наверняка продают полдюжины каждую субботу.
— Ничего подобного. Это выставочный экземпляр. Те, что в магазине, намного меньше, — с гордостью заявил Дарси. — Я проверял.
— Что ж, я положила медведя в манеж, и, так как с тех пор из комнаты не раздалось ни звука, надо полагать, панда ей понравилась. Ты обеспечил мне полчаса покоя. Будем наслаждаться тишиной, пока у нас есть такая возможность.
Прошел год с тех пор, как Маги привезла Фов из Франции. Они с Дарси сидели в роскошной гостиной ее только что отделанной новой нью-йоркской квартиры на Пятой авеню. Комнату обставляли с таким расчетом, чтобы у сидящих в ней создавалось впечатление, что за окнами расположен огромный парк поместья в георгианском стиле где-нибудь в Девоне. Квартира занимала половину этажа одного из самых безупречных зданий Манхэттена. Этот жилой дом на Ист-Сайде гарантировал отличную родословную всех, кому удалось здесь поселиться.
Маги решила: чтобы должным образом воспитать и вырастить девочку, чье незаконное происхождение отметила вся мировая пресса, она должна обеспечить себе достойное положение и окружение. В свое время Маги спрятала Тедди в немодном Вест-Сайде, определила в непрестижную школу «Эльм», но с Фов она поступила с точностью до наоборот. У ее внучки будет положение с самого начала. Все всё о ней знают. Отлично! Раз Мистраль — отец Фов, пусть это окажется для девочки преимуществом. Дочь одного из самых известных в мире художников, внучка и единственная наследница Маги Люнель, владелицы агентства «Люнель», Фов станет известной персоной еще в колыбели!
Маги часто говорила себе, что не стоило так суетиться. Она стала самой заботливой бабушкой на свете, но Фов и без ее забот обладала удивительной способностью располагать к себе людей. Стоило ей засмеяться, как даже незнакомые люди бросались выполнять ее требования. Девочка не любила, когда ее долго держали на руках. Она вырывалась, а освободившись, сразу же отправлялась изучать окружающую ее обстановку. Она обожала новые лица, новые предметы, все незнакомое. Она могла бы оказаться рядом с ядовитой змеей или злющей огромной собакой и все равно отправилась бы «знакомиться» с ними, повизгивая от восторга.
Фов ничего не боялась и не признавала никаких ограничений. В год и два месяца она приходила в бешенство от того, что еще не умела как следует ходить. Она трясла прутья своего манежа, как рассерженная обезьянка, выкрикивая все слова, которые знала. А словарный запас у нее был внушительный. Когда ее выпускали на пол, она передвигалась на четвереньках с невероятной быстротой, не обращая внимания на препятствия. Поэтому столы, лампы, пепельницы летели на пол, но она только от души смеялась, радуясь устроенному шуму. Если падающий предмет ударял ее, малышка плакала недолго. Жизнь слишком интересна, чтобы тратить ее на слезы. Слезы ярости лились дольше, но все равно лишь до того момента, пока на глаза Фов не попадалось что-нибудь новенькое.
У девочки была няня. На самом деле няни сменяли одна другую, не выдерживая ее энергии. Все они любили малышку, объясняли они Маги, даже обожали ее, но они так уставали… Маги сочувствовала и нанимала следующую.
И снова она старалась не совершить ошибку, которую, как она была убеждена, она совершила с Тедди. Маги проводила с Фов очень много времени, реорганизовав ради этого работу агентства. Она наняла трех человек, которые выполняли большую часть работы, а Маги сохранила общее руководство. Так что агентство процветало как никогда раньше.
По субботам у няни был выходной, поэтому Маги и Дарси обычно отправлялись с Фов на прогулку в парк, по очереди толкая ее коляску. Они шли на Пятьдесят Седьмую улицу в «Русскую чайную». Там Дарси и Маги могли выпить что-нибудь покрепче, сидя в обитом красной кожей кабинете напротив длинной барной стойки, пока Фов с наслаждением поглощала свежевыжатый апельсиновый сок. Официанты в красных косоворотках и русские старушки-официантки с радостью приносили сок очаровательной девочке, старательно выговаривавшей их имена. «Катя! Даша! Григорий!» — радостно выкрикивала Фов. Иногда к ним подходил владелец «Русской чайной» и рассказывал ей забавные истории, а девочка слушала, тараща круглые серые глазенки и удивленно поднимая рыжие бровки.
— Я похожа на бабушку? — неожиданно обратилась Маги к Дарси, пока они сидели, наслаждаясь редкой тишиной в квартире.
Ей исполнилось сорок шесть. Где-то между сорока и сорока одним годом она буквально за неделю перестала выглядеть моложе своих лет, хотя это отлично ей удавалось раньше. Маги проснулась однажды утром и увидела в зеркале женщину, достигшую согласно деликатному выражению французов, «определенного возраста».
Маги говорила себе, что замечательно сохранилась. Но «замечательно сохранить» можно только то, что уже утрачено. Разница была такой же, как между вечерним платьем, впервые надетым на бал молоденькой девушкой Викторианской эпохи, и тем же нарядом в музейной коллекции.
В следующие шесть лет во внешности Маги происходили необратимые изменения, заметные, правда, только ее строгому, придирчивому взгляду. Она не относилась к тем женщинам, которые в зеркале рассматривают только свои достоинства, подсознательно, но очень мудро избегая разглядывать следы, оставленные возрастом. Маги точно знала, как часто следует подкрашивать ее рыжие волосы, чтобы в проборе не появлялась седина. Она смотрела на свой рот, по-прежнему пухлый, и замечала, что над верхней губой появились вертикальные морщинки. Овал лица стал менее четким. Да, она женщина средних лет, и ни полноценный сон, ни отдых, ни усилия пластического хирурга не вернут ей юной свежести. Маги решила, что это неизбежно, как закат солнца, и бороться с этим не имеет никакого смысла.
Но она не увидела тех перемен, что произошли в ней после смерти Тедди. Ей и в голову не приходило, что горе, с которым она успела сжиться, может заметить посторонний по горькому выражению глаз, чей взгляд устремлялся вдруг в неизвестные дали.
Ее деловой стиль, никогда не отличавшийся мягкостью, стал еще более жестким, и теперь Маги чаще выходила из себя. Новые помощницы в агентстве знали, что им следует должным образом обосновывать любые свои решения, чтобы Большой Босс оставался справедливым и рассудительным. Большинство манекенщиц по-настоящему ее боялись. Маги об этом знала. Порой это ее огорчало, порой забавляло, но она считала, что расслабляться им совершенно незачем, а значит, все нормально.
— Так похожа я на бабушку или нет? — повторила Маги свой вопрос.
— Ты никогда не будешь выглядеть как бабушка, — ответил Дарси. Он не замечал в ней никаких перемен. Золотисто-зеленые глаза Маги, покорившие его когда-то, не утратили своей власти над ним. Она оставалась все той же великолепной женщиной, с которой он познакомился когда-то у Лалли Лонгбридж. Но он так и не смог понять ее до конца.
Их многолетняя связь раздражала многих. Если эти двое так близки, так преданы друг другу, то почему бы им попросту не пожениться, как всем нормальным людям? «Потому что мы не такие, как все», — мог бы ответить им Дарси, если бы кто-то осмелился прямо задать ему подобный вопрос. Он не сомневался, что Маги отдает ему все, что может отдать мужчине.
Маги коротко взглянула на него. Нет, Дарси не солгал ей. Он прямо ответил на ее вопрос, и этот его пронизывающий взгляд… Именно он привлек ее много лет назад. Лицо Дарси стало еще более утонченным с возрастом, его черты не смягчились, волосы заметно поседели, рот приобрел властное выражение. Маги с любовью коснулась его руки. Как она оказалась права, что так и не вышла за него замуж.
Позади них с грохотом обрушились книги. Маги и Дарси одновременно подскочили и оглянулись. К ним, переваливаясь на толстеньких ножках, не очень уверенно шла Фов, широко растопырив руки, чтобы не упасть. На ее лице сияло блаженное выражение.
— Панда! — крикнул маленький пешеход, направляясь к Дарси, который, сам того не ожидая, помог малышке выбраться из манежа-тюрьмы. — Лезла на панду!
Венеция, Лондон, Александрия, Осло, Будапешт — все эти города ни к черту не годились. И страны оказались ничуть не лучше. Швейцария, Испания, Гватемала. На островах — тесно. Иския, греческие Киклады, Фиджи. Нигде не нашел он того, что просила его душа. И наконец Жюльен Мистраль понял, что должен вернуться домой.
За три года после смерти Тедди он не написал ни одной картины, не сделал ни единого наброска, лишь безудержно пил, везде, где задерживался на день, на неделю, на месяц. Иногда Мистраль останавливался в отеле и выезжал оттуда через час, не объясняя причины. В некоторых городах он оставался надолго, хотя пейзаж уже потерял для него прелесть новизны, но его привлекала неподвижность камня, так непохожая на его метания. И вот он слишком устал, чтобы двигаться вперед. Теперь Мистраль мог только вернуться. Фелис — лучшее место из тех, что он повидал.
