Вспоминать обо всем этом нельзя - а то как жить? Как жить вообще? Пока кавказец разыскивал родственника, он успел осознать на себе лично, что означает русское гостеприимство. Не люди - звери. Прямо скалятся, увидав яркое южное лицо и светлый пижонский костюм. На вокзале в Баку этот костюм подарил погорельцу Начику, одетому кое-как, один известный оперный артист. Прямо из чемодана вытащил и отдал. И еще рубашку с пальмами и лиловым закатом. С гастролей он возвращался из Турции что ли. Фасон пиджака, конечно, устаревший, приталенный, а брюки клешем, как у Магомаева на старом "Огоньке". Но ткань добротная и общий вид, конечно, шикарный.
Дед со спицами, в пальмах на иноземном закате и Фарида в блестящей блузке сидели среди смрада, гула и всеобщего несчастья вокзальной толчеи, ожидая возвращения Начика с родственником или хотя бы - с едой. Но тот никого не нашел и еще деньги потратил - милиционер придрался, требуя документа, потом продавец гамбургеров обжулил. Видят же, что человек по-русски еле волочет.
Тоскующим взглядом Начик пробежал по новомодному павильону из стекла и коричневого ребристого пластика, пристроившемуся прямо в соседстве с вокзалом. За стеклами мерцали зеркала и разноцветные бутылки с шампунями. У распахнутой двери в салатовом нейлоновом халате стоял холеный плечистый брюнет, веря в руке сверкающие на майском солнце ножницы.
- Стричь, брить? - предложил брюнет с армянским акцентом, глядя на запущенную шевелюру прохожего.
От этого акцента, от благополучия отожравшегося на столичном бизнесе громилы, а еще от голода и волнения у Начика случился какой-то спазм. Так бывало с ним пару раз, когда пропалывал подростком помидоры, подставив солнцу свою смоляную шевелюру. Ударило в голову - почернело в глазах, помертвели губы и объяла тело ватная пустота.
Очнулся он в парикмахерском кресле и увидел отражение в зеркале совсем желтый, давно небритый мужчина с глазами убийцы-боевика. Он попытался встать.
- Сиди, - опустила Начика в кресло пахнущая одеколоном рука. Бесплатно брить буду. - Сообщил армянин.
Начика как кипятком полоснуло от подачки врага. Из последних сил вцепившись в ворот зеленого халата, он кричал, смешивая русские, армянские и азербайджанские слова о том, как спалили его деревню и что сейчас он будет армянина резать. Резать без остановки, пока не уничтожит под корень весь проклятый их род. И при этом успел схватить с тумбочки опасную бритву.
Прибежала женщина армянка и русский парень. Дравшихся разняли. У парикмахера, поливавшего линолеум кровью, полотенцем стянули на руке узкий длинный порез. Начика увели в подсобку, где напоили кофе с бубликами. Вечером он с женой и дедом сидели в квартире армянина по имени Хачик.
Две комнаты малогабаритки, снимаемые парикмахером Геворкянов, вместили большое семейство: молодых - Хачика с женой Сусанной и трехлетней дочкой, тещу, свекра и восемнадцатилетнюю сестру Сусанны. Но места и долмы хватило на всех.
- Скажи, скажи, друг, отчего все так вышло? - расквасился после еды и водки Начик.
Все спали, мужчины сидели ночью на кухне и было обоим хреново. Универсальный русский мат помогал выразить глубину смутных, мучительных чувств.
- Образуется потихоньку, - утешал беженца Хачик, купивший уже подержанную машину и собственное дело в привокзальной парикмахерской. Главное - найти свою нишу. Здесь без ниши нельзя.
Завороженный и напуганный странным словом, Начик притих. Он думал о том, где будет искать эту нишу, а если найдет, хватит ли ее на жену и деда.
Действительно, со временем все кое-как устроилось. Начику удалось снять квартиру на том же этаже и по протекции Хачика получить на рынке фруктовый прилавок "под крышей" армянской мафии. Были там и грузины и осетины и абхазцы. Все состояли под покровительством и началом Синагога, которому отсчитывали законный, оговоренный контрактом процент. Но регулярно происходили и другие отчисления. Собирала милиция, санитары, рыночная администрация, поставщики. Все жаловались, что удерживать в столице контингент кавказской национальности становится все труднее. Не говоря уже об экономической, международной и криминальной обстановке.
Начика пытались не раз втянуть в прибыльное дело, суля хорошие заработки. Наркота - занятие опасное и не для простаков. Начик же хитростью не отличался, не умел ловчить, в школе еле на тройки тянул. А здесь только мозгами и шурши - хуже института. Такому человеку, неспособному к бизнесу, как объяснил Хачик, надо делать ставку на упорство и физическую выносливость. Родился пахарем, ну и паши. Вкалывай изо всех сил то есть.
- Потерпи, у тебя тоже все будет, - пообещал Начик жене, наводившей порядок в чужой крохотной квартире. - У меня сил много. Да не рассчитал.
Оказался в Москве вредный для южного человека климат и не способствующая выживанию экологическая обстановка.
Фарида рожала трудно, с операцией, лишившей перспективы материнства. Мальчик - черноглазый красавец с пунцовыми, бутоном сложенными губками и загнутыми смоляными ресницами, оказался с врожденным вывихом тазобедренных суставов.
Тут врачи, там врачи. Прикинуть если, сколько все это стоит? Со всех сторон деньги качают. Раз кавказец, да еще золотом обвешан, а супруга, хоть и тощенькая, но с коричневым маникюром и в лиловой дубленке - значит, есть чем расплачиваться с нищими врачами и прочей российской голодранью, терпящей всех этих черножопых торгашей в свое городе из последних сил.
Не станешь же говорить, что дубленка жены уцененная, со склада затопленного, ногти накладные, а золотишко сусальное. Внешний вид, хоть разбейся, торговцу блюсти приходится - иначе свои же уважать не станут. Крутись, ящики сам таскай, надрывайся, в морозы часами у прилавка выстаивай, арбузами под октябрьским снежком всю ночь торгуй, а гордость свою не теряй.
Достали русские морозы теплолюбивого крестьянского парня. С почками месяц в больнице валялся. Потом скосил семью грипп, перешедший в бронхит и покупку дорогих импортных лекарств.
В мае, когда Начик встал за прилавок после очередного приступа пиелонефрита, ноги держали плохо. И в лице, наверно, просматривалась затаенная злость. Чаще, чем обычно с ним вступали в конфликт покупатели, товар шел плохо, недовольно косились шефы. Пришлось по настоянию Хачика взять у него на время фальшивый золотой браслет, отпустить усики и отработать перед зеркалом радушную улыбку. Вид у продавца должен быть на миллион баксов - бравый, преуспевающий, как у Клинтона на предвыборных плакатах. Вроде, не бедный совсем кавказец прибыл сюда из своего заморского сада - от нечего делать фруктами торговать. От широты души, из чистой любви к самому процессу.
Завидев солидную пару, идущую вдоль фруктовых рядов, Начик приклеил заученную улыбку и на всякий случай сделал восхищенные глаза навстречу даме. Принеприятнейшая, кстати сказать, дамочка. Из "новых". Так по сторонам узенькими глазами и зыркает, товар пальцами ковыряет, а рядом спутник - мрачный амбал с фирменной сумкой и тоскливым фейсом топчется.
Окрашенная перьями блондинка обратилась к прилавку Начика. Брезгливо морща нос стала щупать персики, сливы, перебирала виноградные грозди, давая понять всем плоским, старательно разукрашенным лицом, что имеет дело с очень плохим товаром и нагло завышенными ценами. С кавказским беспределом, короче говоря.
- Никакого вкуса у этих персиков. Как мочало. И передержанные, сообщила покупательница переминающемуся со скучным видом спутнику. Сплошная гниль.
- Не бери. В магазине возьмем.
Женщина подняла на продавца бесцветные глаза, в которых вместе с острым презрением к окружающему присутствовала железная уверенность в собственной неотразимой привлекательности.
- Дешевле отдадите? - она назвала смешную цену, распаляя опытным взглядом улыбчивого кавказца. Превозмогая боль в пояснице, Начик поднял на прилавок непочатый ящик и предложил сладким голосом:
- Здесь все самое красивое, как вы, дамочка.
- И дешевое? - она одарила продавца значительной улыбкой. Мрачный спутник криво хмыкнул, отметив прозвучавшую двусмысленность. Начик назвал предельно низкую цену, женщина изобразила ужас:
- Грабеж! Совсем черножопые обнаглели! - взвизгнула она погромче, привлекая внимание окружающих.
- Уходи тогда, - сквозь зубы прошипел Начик, багровея от ударившей в голову крови.
Женщина завопила что есть сил:
- Ворюги! Свиньи чеченские! Мафия! - и швырнула в весы персик, одобряемая взглядами подтянувшихся на шум посетителей рынка.
- Дарить тебе не хочу, - сдерживаясь изо всех сил произнес Начик.
Спутник дамы оценил это высказывание, как грубое оскорбление достоинства женщины. Извлек их кармана какое-то удостоверение и мощной рукой схватил за грудки продавца. Соседи по прилавку, как люди опытные, мгновенно смели с эмалевых лотков товар в ящики и держались настороже, готовые нырнуть под стойку.
