О, если бы женщины знали, каким беспредельным уважением пользуются те из них, которые считаются добродетельными, то, наверное, каждая возымела бы желание попасть в это число, чтобы только заслужить это уважение. Кстати, продолжим наше отступление и скажем несколько слов по поводу несовершенной организации того же общества, которое не могло избежать зла даже в учреждениях, созданных им с целью чисто благотворительной.
Так, например, в Париже существуют два института для воспитания девиц: Сен-Дениский дом и Сен-Жерменские ложи, в которых небогатые молодые девушки вместе с дочерьми лучших и богатейших фамилий Франции получают действительно превосходное образование. Но, дав им это образование, общество считает свою задачу совершенно оконченною, основываясь на том, что наука есть источник всякого благосостояния. Парадокс, к несчастью, общепринятый, потому что в действительности многие истинно ученые умерли голодной смертью.
Какая же судьба ожидает тех молодых девушек, которые не имеют никакого состояния; но, достигнув 17- или 18-летнего возраста, принуждены оставить заведение?
Увы! Многие из них слишком образованны, слишком воспитанны, слишком насмотрелись на роскошь и счастье других, чтобы решиться выйти замуж за честного ремесленника, который далеко не подходит им ни по образованию, ни по образу жизни и труд которого никогда не будет в состоянии удовлетворить всей взыскательности, привитой им воспитанием. С другой стороны, они не имеют достаточного состояния, чтоб сделаться женою человека, которого звание и общественное положение соответствовали бы этому образованию, данному им как залог их будущего обеспечения.
По этим двум причинам, соединенным также с леностью, гордостью и жаждой наслаждений, словом, со всеми страстями, волнующими женщину, получается так, что эти молодые девушки делаются известными женщинами, число которых каждодневно увеличивается, но среди которых, к удивлению, встречаются одаренные и умом, и талантами. Будь эта поддержка со стороны общества несколько продолжительнее, и эти падшие могли бы быть его полезными деятелями; но без нее — они осуждены на далеко не почетный конец своей жизни. Можно было бы написать преинтересную и прелюбопытную книгу о роковых следствиях воспитания не по состоянию.
Между тем, Эмануил продолжал свой путь, не останавливаясь ни на минуту. Не сомневаясь, что Леон и Мари едут на почтовых, он на каждой станции собирал сведения о беглецах и до Марселя ехал по одной с ними дороге; здесь он сел на пароход, отправляющийся в Ливорно. Во время всего пути он говорил только то, что необходимо было сказать, чтобы ехать дальше, и ел, чтобы только не умереть с голоду. Никогда тоска не отражалась в чертах человека более осязательным образом.
Из Ливорно он отправился во Флоренцию, куда и прибыл к вечеру того же дня.
Когда Эмануил прибыл во Флоренцию, Леон и Мари жили уже третий день в этом городе. Эмануил пошел прямо в дом французского посольства, чтобы узнать, не были ли в нем освидетельствованы паспорта маркиза де Грижа и его сестры. Здесь ему сказали, что действительно де Гриж и его сестра прибыли сюда и что паспорта их были принесены из Йоркской гостиницы. Эмануил пошел в эту гостиницу, но там он узнал, что приезжие еще вчера выехали из нее, не сказав куда именно. И точно, Леон, отыскав в окрестностях уединенный домик, переехал туда с г-жой де Брион и Марианной. Эмануил исходил все улицы, перебывал во всех домах, посещал все гулянья, гостиницы — и все-таки не мог найти их убежища.
Между тем, Леон употреблял все усилия, чтобы рассеять тоску и успокоить волнение Мари. И иногда ему удавалось вызвать у нее ласку, но эта ласка не была следствием любви — а сожаления, ибо Мари сопровождала ее такого рода мыслями: «Он любит меня, я слишком несправедлива к нему, я отдалась ему, и потому моя холодность не имеет оправдания. Он посвятил мне всю жизнь свою, а я не могу найти ни одной улыбки, чтобы поблагодарить его за такую жертву».
Сколько усилий стоило бедной Мари, чтоб казаться утешенною. И Леон, пользуясь этими минутами, говорил ей:
— Быть может, мы будем еще счастливы, Мари!
— Быть может, — отвечала молодая женщина.
— Со временем вы забудете все, потому что вы молоды. Вы не любите меня, я это знаю, мне удалось встревожить вашу чувственность, вашу головку; но я никогда не владел вашим сердцем. Проступок, к которому я привел вас, связывает вас со мною — отдайтесь же моей любви: она в состоянии заменить вам все, что вы покинули, и вы найдете во мне нежность и преданность отца, благодарность и покорность сына, постоянство и привязанность мужа.
— Как вы добры, Леон, — отвечала Мари, протягивая ему руку.
— Судьба часто перемещает людей, — продолжал он, — и сначала им кажется, что они никогда не привыкнут к той сфере, в которой они становятся обязанными жить и действовать; но потом, мало-помалу, они свыкаются с тем положением, в которое бросила их случайность. Так и вы, Мари, вы перестанете грустить и, может быть, впоследствии не будете раскаиваться в своем поступке. Я буду вам только братом, покуда вы захотите этого; но, если когда-нибудь вы убедитесь в искренности моей любви и вспомните, что нас связали иные чувства, вы сделаете меня счастливейшим из людей, да?
Мари хотя и не отвечала на это, но, пожимая руку Леона, она хотела выразить этим пожатием если не обещание, то по крайней мере благодарность. Она старалась жить так, как живут другие, чтобы не огорчить маркиза.
— Вам необходимо, Мари, не говорю развлечься — это еще невозможно покуда; но заполнить время, чтобы по возможности удалить от себя гнетущие и разрушающие вас мысли; вы любите музыку — она благодатно действует на душу — я взял ложу в театре; мы будем ездить каждое представление в оперу, это заставит вас провести несколько часов не со мною одним. Ложа наша довольно закрыта, следовательно, вы не рискуете быть узнаны, а тем не менее вечера пройдут для вас незаметнее.
— Благодарю, друг мой! Я согласна.
— Я еще никогда не любил женщину, подобную вам, — говорил Леон, — и до сих пор тратил жизнь только на эфемерные связи. Вы первая овладели моим сердцем, и я не знаю, каким образом доказать вам мою любовь. Требуйте же от меня этих доказательств, требуйте жертв, каких хотите, я не остановлюсь перед ними, лишь бы только мое имя не было вам ненавистно! Но улыбнитесь же мне, назовите меня братом.
— Брат мой, вы добры, повторяю вам, — сказала Мари, невольно тронутая его словами, — будущее, может быть, вознаградит вас.
Два дня Эмануил находился уже во Флоренции, когда Леон и Мари, оставив Марианну в их загородном домике для окончательного устройства, отправились в город с намерением провести вечер в театре. Ложа, занимаемая ими, была в бенуаре и так закрыта, что Мари, усевшись в глубине ее, оставалась невидимою для любопытных взоров зрителей.
Эмануил тоже был в театре. Он не знал, как относится Мари к Леону. Он знал, что она бежала с ним, следовательно, мог предполагать, что она любила де Грижа, который, гордясь этой любовью, непременно будет стараться показываться с нею повсюду. Влекомый тайным предчувствием, де Брион случайно обратил внимание на скрывающуюся женщину и, один из всех, узнал ее.
— Это она! — проговорил он, побледнев и стараясь не быть видимым ею. — Она! Мари! Она! За которую я отдал бы половину своей жизни и которая теперь, бросив меня, сделалась достоянием другого.
В одно мгновение пронеслись в его памяти два последние года, и каждый день этих двух, полных счастья лет, оживая в его воображении, раздирал ему сердце. Между прошедшим и настоящим была целая бездна страданий.
Де Брион, бледный как мертвец, стоял неподвижно, прислонясь к стене в глубине ложи; широкие поля шляпы бросали какую-то мрачную тень на его фигуру, а правая рука, поднесенная ко рту, казалось, хотела удержать крик, готовый вырваться из его растерзанной груди. Но как он ни был скрыт темнотою ложи, взор его, устремленный на Мари необыкновенной силой магнитизма, не мог не обратить на себя ее внимания.
И действительно, Мари скоро повернула голову — и взоры их встретились. В одно мгновение она узнала мужа, и холодная дрожь пробежала по ее телу. Она не поверила действительности и, приписывая это ужасное видение следствию одной и той же мысли, пробовала отвести глаза от страшного призрака; но, увы! Влекомая не сходящим с нее взором, она снова обращалась к нему. Ужас Мари не остался не замеченным Леоном: он наклонился к ней и спросил, что с нею.
— Ничего, ничего, — отвечала она, не поворачивая головы, как бы не имея силы оторваться от взора мужа, взора мрачного — как преступление, и грозного — как угрызение совести.
— Это он! Это он! — проговорила она едва внятно.
И леденея от ужаса, она вообразила, что если не скроется тотчас же, то Эмануил придет к ней и убьет ее, прежде чем она успеет сказать слово в свою защиту. Собрав все силы, она обратилась к Леону и сказала:
