— Чужеземка!
«Чужая, чужая, чужая», — метнулся эхом подхваченный шепот прижавшихся к стенам людей, стремящихся отодвинуться от меня поскорее. Стражи схватили меня и выволокли на середину улицы к дряхлому старику в золотой короне. Он не смотрел на меня. Он отворачивался брезгливо и спрашивал:
— Что ты здесь делаешь?
Голос его скрипел, как несмазанная телега.
— Я пришла за вазой, — сказала я.
И толпа загудела, то ли от удивления, то ли от негодования. Стражи еще крепче сжали мои запястья, а старик рассмеялся:
— А почему ты решила, что я отдам ее именно тебе?
Толпа снова загудела неодобрительно, и слово «чужая», повторяемое на все лады, жалило людей, разжигая гнев. Они стали приближаться ко мне, я оказалась в кольце, и десятки разъяренных глаз впивались в мои глаза. Я озиралась в поисках лазейки, но улочки были узкими, а толпа слишком многочисленная, чтобы можно было пробиться сквозь нее. Озверевшая толпа сжимала свое кольцо все плотнее, но вдруг раздался голос:
— Стойте!
От неожиданности я вскочила, наваждение схлынуло, и я оказалась лицом к лицу с молодым человеком, около машины. Наши лица разделяло всего несколько миллиметров. Прыгали кузнечики секунд, но мы не шевелились.
— Что это было? — спросила я шепотом.
— Согдиана, — тоже шепотом ответил он. — Страна видений. Тебя околдовали?
Тут я поняла, что творится что-то неладное. Что-то совсем не то, для чего я сюда пожаловала. Мы с этим парнем застряли где-то между двумя мирами и находимся в другом измерении. У нас нет прошлого и будущего, у нас есть только вот эти секунды, которые скачут кузнечиками между нашими лицами. И это удивительно приятно, и хочется так стоять долго-долго, пока не стемнеет и пока снова не рассветет.
— Как тебя зовут? — снова шепотом спросил он.
— Ал, — ответила я, и звук собственного имени резко вернул меня к реальности.
Я отошла в сторону и оглянулась. Он не тронулся с места. Он остался стоять там, где стоял. Интересно, может быть, у него тоже какое-нибудь видение? Такое, в котором я не сбежала от него так поспешно, а продолжаю стоять и о чем-то говорить. Мне захотелось вернуться и встать на прежнее место, но он уже обернулся и смотрел на меня, хитро улыбаясь.
— Ал, значит? Хорошо. Тогда я — Ол.
— Ты что, шутишь?
— Нет. Меня так зовут друзья. И чем ты занимаешься, Ал?
— А ты? — попыталась я выиграть время. Нужно что-нибудь скорее придумать, потому что рассказывать ему, что я еще учусь в школе, мне ужасно не хотелось.
— Заканчиваю исторический.
— А я учусь в Политехе, — соврала я бойко, утешая себя тем, что когда-нибудь все-таки обязательно буду там учиться.
— Ал, ты ведь русская? — спросил он, глядя на мои длинные черные как смоль волосы.
— Да, а что?
— Совсем русская? — уточнил он.
— Совсем.
Он снова принялся изучать меня с ног до головы. По следу его взгляда по телу поползли мурашки, а в ногах появилась чудовищная слабость. Его взгляд скользил по моей фигуре снизу вверх, и, встретившись со мной глазами, он рассмеялся:
— Извини. Я придумал. Поехали.
Он снова открыл дверцу машины и легонько подтолкнул меня на сиденье. Я уже не сопротивлялась и знала, что, как только поверну голову, он окажется на сиденье рядом с другой стороны. Мне хотелось уловить тот момент, когда он исчезает с одного места и появляется в другом, но и на этот раз мне это не удалось.
Мы ехали по долине, и я попыталась завести разговор на тему дедушки, но Ол упрямо молчал. То ли задумался, то ли не одобрял, что я вообще открываю рот, когда меня не спрашивают. В любом другом случае я бы уже давным-давно разозлилась, что меня швыряют как куклу из машины в машину и не отвечают на важные вопросы. Но в нем была какая-то огромная то ли сила, то ли властность. Я безотчетно чувствовала, что он не такой, как все. И тут же сама себя распекала: «Ну конечно, не такой! Слишком красивый для тебя, Ал, правда? Ты уже растаяла, Ал, или как? Ты еще долго будешь таскаться за ним, как авоська?»
Я уже совсем было собралась заявить ему, что с меня довольно, и даже подняла руку для какого-то широкого жеста, который должен был сопровождать мои слова, и тут увидела… Нет, вы представить себе не сможете. На моих руках остались следы от несуществующих браслетов, вжатых в руки несуществующими стражниками загадочной, но тоже несуществующей страны Согдианы. Галлюцинация вонзила когти в реальный мир. Но самое главное, в этот момент я поняла, кто спас меня, кто крикнул «Стойте!» этим людям, когда они уже собирались разорвать меня на части. Это ведь был он, я успела заметить это. Это точно был он. Только одет он был совсем иначе и…
— Приехали.
Опять приехали и опять не туда. На обочине пыльной дороги стоял магазин. Интересно, кто сюда заглядывает? Вокруг только трава растет на несколько километров.
Он вошел и поздоровался с молодой девушкой, стоявшей за прилавком. Язык я знала плохо, тем более не могла разобрать, на узбекском они говорят или на таджикском. Но выражение лица продавщицы передавало разговор лучше всяких слов. Как только Ол вошел, она начала таять, словно снег на сорокаградусной жаре. Потом уставилась на меня широко раскрытыми глазами. Через несколько минут ее глаза хитренько сузились, и она с пониманием закивала, неодобрительно оглядев меня. Возможно, думала я, он поведал ей, что я работаю в утильсырье и проявляю нездоровый интерес к старым кастрюлям. Девушка еще раз смерила меня взглядом и полезла под прилавок. Через пять минут она вынырнула оттуда и, поманив меня пальцем, развернула передо мной узбекское платье из хан-атласа. Узор был таким мелким, что в глазах рябило от разноцветных полосочек, прошитых золотой блестящей нитью.
— Одевайся, — весело сказал мне Ол, а девушка уже приглашала меня в свои закрома.
— Ну вот еще! — Я решительно замотала головой, чтобы девушке тоже было понятно, что я никуда ни за что не пойду.
Девушка изумленно смотрела то на меня, то на платье, то на Ола. Ей, очевидно, показалось, что наряд мне просто не понравился, но ничего красивее и дороже в ее магазине не было, поэтому она заволновалась и посмотрела на Ола с просительным выражением.
— Я тебе уже говорил: дед не станет с тобой даже разговаривать, явись ты к нему в брюках.
— А мне и не нужно с ним разговаривать. У меня рекомендации есть, — сказала я, похлопывая себя по карману, где покоилось измятое письмо Пиратовны, обращенное к деду.
Ол посмотрел на меня удивленно и шагнул в мою сторону, поглядывая на карман. Я отступила и вцепилась в свой бок, где располагался карман, с такой силой и отчаянием, что костяшки пальцев побелели.
— Ладно, — решительно начал Ол. — Как бы там ни было, тебе нужно переодеться.
— У меня нет денег на это платье, — сопротивлялась я.
— Денег не нужно, — сказал Ол.
— У вас тут что — коммунизм? Машины — общие, денег в магазине не берут. Красота!
Ол отвернулся и спросил:
— Ты знаешь, кто такой. — И он назвал полное имя деда, причем продавщица тут же сложила руки ладонями и закатила глаза, точь-в-точь как это сделал водитель «Волги» вчера вечером.
— Местная святыня, никак не меньше, — ответила я, оторопело разглядывая застывшую с закатившимися глазами продавщицу.
Ол подошел ко мне вплотную. Ну и привычки были у этого парня! То в воздухе растворяется, то встанет рядом нос к носу и ну разглядывать тебя, словно у него не глаза, а сканеры, читающие мысли.
— Ты действительно не знаешь? — тихо спросил он.
— Да мне, собственно, и не очень интересно.
— А зачем тогда тебе ваза? — снова задал он вопрос, который со вчерашнего дня стал мне поднадоедать.
— Это длинная история, — отмахнулась я и замолчала, всем своим видом показывая, что рассказывать ее не собираюсь.
— А почему ты решила за ней поехать?
— Понимаешь, Ол, это вопрос жизни и смерти, — несколько преувеличила я.
Неожиданно Ол обрадовался моему ответу и удовлетворился им.
— Раз для тебя это так важно, одевайся. Дед никогда не отдаст вазу чужой.
«Чужой, чужой», — пропело эхо у меня в голове под знакомую восточную мелодию.
— Ладно, — сказала я наконец. — Куда идти?
Девушка-продавщица облегченно вздохнула, словно у нее кирпич с сердца свалился. Она замахала мне руками, заманивая в дверь за прилавком.
Я облачилась в тяжелый, приятно скользящий по телу наряд и вышла. Увидев меня, Ол усмехнулся было сначала, но потом его усмешка перешла в задумчивую улыбку, и он чуть прикрыл глаза, словно от яркого солнечного света.
— Ну? — спросила я. — Ваза моя?
— Надеюсь. Только вот кеды при таком наряде неуместны.
Он снова что-то сказал продавщице, и та взяла меня за руку и подвела к полке, где рядами стояли удивительные шлепанцы, расшитые золотыми нитками, бисером и еще черт те чем.
