Этого перенести Эрмин уже не могла и расплакалась. Он повернулся к ней, и она обняла его, словно могла удержать в плену своих объятий, своей любви.
— Тошан, останься со мной, не уезжай!
Киона в смятении молча смотрела на происходящее. Девочка поняла суть: Тошан уезжает куда-то далеко, а Эрмин несчастна. Сдерживая слезы, она не отрывала глаз от молодой женщины, которую сотрясали рыдания. Тут их внимание отвлекло появление Мадлен — в сером платье, накинутой на плечи бежевой шали и в белом берете на темных волосах. Следом за кормилицей появился растрепанный Мукки в пижаме.
— Бабушка! — с ликованием закричал он. — Ура! Привет, Киона!
Тала казалась совсем расстроенной. Она обняла мальчугана, а потом приказала:
— Дети, идите в комнату, поздоровайтесь с Мари и Лоранс! Мы вас позовем пить какао. А пока немного поиграйте.
Они послушались. Мукки смеялся и скакал, держа Киону за руку. Девочка выглядела озабоченной, но это длилось недолго: близнецы встретили ее радостными криками.
— Боже мой! — вздохнула Мадлен. — Вы только послушайте, как дети умеют радоваться! Их незамысловатое ребячье счастье утешает и бодрит. Я слышала ваш разговор и просто удручена. Тошан, дорогой мой кузен, я всей душой буду молиться за тебя, чтобы ты вернулся живым и невредимым. Я буду молиться Иисусу и Деве Марии, а также Катери Текакуите, «той, которая колеблется, но идет вперед», индианке, как и мы сами. Только верь!
— Спасибо, кузина! — ласково сказал он. — Хорошенько заботься о моей семье. Дети проведут зиму в Валь-Жальбере. Пьер Тибо отвезет их туда, а то у меня будет неспокойно на душе, если здесь останутся только женщины и дети. Мама, а что ты намерена делать?
— Останусь здесь с малышкой, — ворчливо заявила Тала.
— Тогда устраивайся в нашем доме. Здесь удобнее. Припасов вам с Кионой хватит.
Эрмин всхлипнула, понимая, что ее муж не передумает. И Тала тоже это поняла.
Сердитая на сына, она пронзила его мрачным взглядом.
— Я перезимую в своем домике, — резко сказала она. — Одиночество меня не пугает, холод и голод тоже. А вот что наводит на меня ужас — это то, как ты, Тошан Клеман Дельбо, упрямо стремишься навстречу своей смерти.
Ее голос дрожал. С большим достоинством она отпила кофе. Тишина стала невыносимой.
— Если на то воля моего мужа, — заявила Эрмин, — я уеду в Валь-Жальбер. Но я умоляю тебя, Тала, позволь мне взять с собой Киону, по крайней мере, пусть хоть Рождество она отпразднует там. Мне кажется, что будет не так тяжело, если она поедет с нами. Тала, я понимаю, что требую от тебя большой жертвы, но согласись, прошу тебя! Ей будет хорошо вместе с моими детьми.
— Ни за что! — возразила индианка. — Это совершенно невозможно, и ты знаешь почему. И потом, я не разлучусь со своей дочерью. И не настаивай! Несмотря на всю мою любовь к тебе — нет и нет! Ноги Кионы не будет в Валь-Жальбере! Никогда!
Решение было бесповоротным. Эрмин встала и ушла к себе в комнату. Никогда в жизни она не была столь несчастна.
На берегу реки Перибонки, воскресенье, 3 декабря 1939 г.Эрмин не выходила из своей комнаты, ей нужно было подумать, но она пребывала в таком отчаянии, что даже размышления требовали от нее мучительных усилий. Стены дома были достаточно тонкими, чтобы не мешать теплу распространяться из одной комнаты в другую, и ей был слышен голос Тошана. Ее муж продолжал упрямо спорить с матерью.
«Они могут ссориться так часами, это ничего не изменит, — молча сетовала Эрмин. — Слишком поздно, наша судьба предопределена. Сколько канадских женщин пребывает сейчас в таком же состоянии, как и я, оплакивая отъезд мужа, сыновей или братьев? Господи, я ведь не одна-единственная такая! Не понимаю! Во имя чего наши мужчины не сегодня-завтра должны покинуть свои дома? Война! Проклинаю эту войну! А если Тошан погибнет? Нет, нет, это невозможно…»
В дверь тихонько поскреблись, как кошка коготками. Молодая женщина поднялась с кровати и пошла открывать. На пороге стояла Киона.
— Заходи быстрее, — сказала Эрмин.
Ее заплаканное лицо и покрасневшие веки красноречиво свидетельствовали о пролитых слезах.
— Я знала, что ты плачешь! — пробормотала девочка.
— И ты пришла ко мне! До чего ты милая! Да, мне очень грустно, потому что Тошан уедет далеко-далеко, в другую страну, где идет война, — объяснила она.
Киона встала возле печки, словно ей было холодно.
— Скажи, Мимин, почему я не могу приезжать в Валь-Жальбер? — спросила она задумчиво. — Ведь это твой поселок, правда? Я слышала, как мама это говорила, пока ты играла с Мукки.
Растерявшись от такого вопроса, Эрмин привлекла девочку к себе.
— Твоя мама не любит ни города, ни мой поселок, — объяснила она шепотом. — Я знаю Талу с рождения Мукки и могу точно тебе сказать: она предпочитает жить в лесной глуши. Кроме того, ты этого не знаешь, но, наверное, в Валь-Жальбере почти никого не осталось. Когда мне было столько лет, сколько тебе, это был крупный промышленный поселок с большим населением. А сегодня там так уныло!.. Не горюй! Нет ничего красивее нашего леса, нашей поляны и нашей реки. Здесь мы у себя дома.
— Но ты хотела отвезти меня туда, — настаивала малышка. — Мне бы там точно понравилось! Мукки сказал мне, что его бабушка Лора наряжает огромную елку, вешает на ветки фонарики и блестящие стеклянные шары.
Молодая женщина не знала, как ей выйти из этой неловкой ситуации. Она была осведомлена о пакте, заключенном между ее матерью Лорой и индианкой Талой. Незаконная дочь Жослина Шардена не должна была приближаться к Валь-Жальберу. Она внезапно пожалела, что подлила масла в огонь, сообщив Тале свое нелепое требование.
«Господи, ну до чего же я глупая! — подумала она. — Теперь Киона больше не улыбается своей лучезарной улыбкой. И все из-за меня! Она ни разу не видела рождественской елки. Каждый раз на новогодние праздники Тала отправляет ее к Одине».
— Не грусти, дорогая! — произнесла она успокаивающе. — Может быть, ты все-таки увидишь рождественскую елку в будущем году? Я хотела поставить ее дома, и тогда ты могла бы тоже радоваться ей. Но увы, нас здесь не будет.
— Я знаю, Мукки сказал мне, — вздохнула Киона. — Пойду играть. Слышишь?.. Мари и Лоранс зовут меня.
Эрмин с грустью смотрела на изящную фигурку своей сводной сестры, бесшумно направлявшейся к двери. Ее короткие рыже-золотистые косички гармонировали с туникой из оленьей кожи и брюками, расшитыми красным и синим бисером. Молодая женщина пошла за ней следом. Она испытала почти детское облегчение, оказавшись в большой комнате, отведенной кормилице и троим ребятишкам. Это был яркий, радостный мир. На полу лежал толстый шерстяной ковер, на котором было разбросано множество игрушек. Вокруг скромной кровати Мадлен стояли детские кроватки, к которым летом была приделана сетка от комаров, а зимой — хлопчатобумажный полог. Юная индианка повесила на стену распятие и религиозную картинку.
Мукки крутился вокруг Эрмин.
— Мама, это правда, что мы поедем к бабушке Лоре? Я слышал, что папа только что это сказал. Я не подслушивал, он говорил громко.
— Да, правда, нам нужно переехать в Валь-Жальбер из-за войны, — подтвердила она. — Поиграйте еще немного вчетвером, а я приду за вами, когда будет готов завтрак.
Она присоединилась к мужу, Тале и Мадлен, сидевшим за столом в гостиной. Тошан объяснял им, почему должен сначала поехать в Цитадель.
— Я еще не знаю ни когда, ни каким образом я отправлюсь в Европу. Либо на самолете, либо на корабле. Как только я буду в Канаде, постараюсь дать о себе знать.
— Если от тебя ничего не будет, — перебила его молодая женщина, обнимая его, — я тоже поеду в Европу искать тебя… По крайней мере, если я буду в Валь-Жальбере, ты сможешь позвонить мне. Я пришлю тебе деньги; займусь этим в Робервале.
— Ты наконец поняла, почему я принял это решение? Я так счастлив, Эрмин. Нам осталось только одно — воспользоваться этим последним днем, когда мы вместе. Мне хочется увезти с собой хорошие воспоминания!
Тошан подкрепил эти слова выразительным взглядом. Тала одобрительно кивнула головой; Мадлен перекрестилась и встала взять с полки миски. Все было сказано. Теперь она беспокоилась о том, что дети, должно быть, проголодались.
Прижавшись к мужу, Эрмин почувствовала дрожь в его теле. Он был взволнован, встревожен, и это потрясло ее.
«Я должна поддержать его! — подумала она. — Я жаловалась, протестовала, но я-то буду в безопасности, в кругу семьи. А он будет один, вдали от любимых людей. Он приносит огромную жертву: по-настоящему счастливым он чувствует себя только здесь, на своей земле, в лесу. Тошан исполняет долг чести, во имя справедливости и свободы».
— Я горжусь тобой! — подтвердила она, глядя на него со скрытой страстью. — Прости, что я огорчала тебя упреками. Нам, женщинам, хорошо, нам не нужно идти воевать…
