Она собрала все силы, - в голове мелькнуло: нельзя! Так сразу, здесь! Невозможно!
И, с силой оторвав его руку, прошептала, задыхаясь: нельзя, Митя! Не надо... здесь...
Митя опомнился, хотя глаза его в темноте горели, но он уже был почти таким, как вчера и говорил легко, но еще задыхаясь: прости, Вера, прости, я - сумасшедший, но я так ждал тебя!..
Так он перешел на - ты.
Теперь они чинно прошли в гостиную, хотя трепетали оба и были не в себе.
Приготовлена гостиная была совсем для другой встречи: стояли на столе фрукты заморские и знакомые, какие-то шикарные закуски и красивые бутылки. Тихо звучала музыка...
А "встреча" произошла у вешалки, на чьих-то пальто...
Надо было все исправлять и вести светскую беседу, на которую ни у нее, ни у него сил не было.
Митя, побледневший и встрепанный, кинулся в кресло и закурил.
Спохватился, налил в бокалы какого-то спиртного из квадратной бутылки. Предложил аперитив.
Вера все еще ощущала его сильные настойчивые пальцы... И сразу же выпила и закурила.
Они молчали
Вера вдруг наткнулась взглядом на митину фотографию, пришпиленную к стене кнопкой: на ней он, в строгом официальном костюме, с ровнейшим пробором, Митя подает папку с документами какому-то чину.
И неожиданно этот чужой официальный Митя на фото вызвал у нее мысль о том, что он и так - чужой. Чужой муж, чужой мужчина с совершенно неизвестной ей жизнью... И он никогда не будет - ее, верин. Она находится в чужой квартире, принадлежащей другой женщине. Она здесь так бесправна, что ее может выкинуть даже швейцарка...
... Как это? ... На чужом празднике жизни. С такой как она, так
и надо, - в прихожей!..
Какие нежности при нашей бедности!
Она вспомнила вчерашнего Митю, его "Вы", его тонкость, понимание, духовность... А сегодня... А что ты хотела? Уважения и коленопреклоненности? Откуда они появятся? Сама вязалась? Сама.
Вот и бери, что есть.
Невольно слезы потекли из глаз, хотя Вера не была плаксой, но тут как-то все сошлось. И очков как на зло нет!
Она постаралась незаметно вытащить платок из сумки, но Митя все же не был свиньей, ( когда не обуревали его страсти ), - он чуял движения женской души, особенно той женщины, которая на данную минуту была его Королевой.
- Вера, - сказал он искренне огорченно, - не плачьте, дорогая...
Я виноват. У меня затмился разум... Простите, ради Бога, я чувствую себя почти убийцей. Ну, хотите - ударьте меня, дайте мне по роже!
Это был вчерашний Митя.
Но ее убивала мысль о своей чужеродности, чужести в его жизни, к которой она не приблизится ни на миллиметр, хоть стань
она сто раз его любовницей!..
Достав наконец платок, она промокнула глаза, собрала слезы и прошептала: ничего страшного, Митя... Ничего, все пройдет, ничего страшного, правда.
Но он чувствовал всей своей чуткой шкуркой, что страшное как раз есть, что кроме его грубости, тут что-то еще, и ему сегодня предстоят сложности, которых вроде бы не предвиделось, - как
говорится, в свете ее вчерашних признаний.
Он очень хотел ее, но уже знал, что неприкрытое желание таких женщин, как она, не возбуждает, а отталкивает - он уже примерно понимал ее характер.
Он встал, подошел к ней, легко положил на плечи руки и уловил еле заметный вздрог... Она тоже хочет его, но что-то... Надо сейчас же прервать это "что-то", пока оно не разрослось до размеров непреодолимых.
И Митя вдруг легко поднял ее с кресла, - под колени и плечи,
- и легко, себе удивляясь, понес ее в спальню.
... Там две кровати, с досадой вспомнил еще он, но не нести же
ее в кабинет или в детскую... Он бережно донес ее до спальни и
опустил на свою постель.
Глаза ее были закрыты и тело напряжено.
Она не отвечала на его поцелуи, но и не сопротивлялась его рукам, которые постепенно, не суетливо раздевали ее. Когда она почувствовала, что обнажена совсем и рядом с ней он, Митя, его тело, которое оказалось более нежным и слабым, чем она представляла, Вера ощутила сумасшедшее желание, но никак не выразила
его, а Митя, гладя ее лицо, шептал слова, какие шепчут на всех
языках и на всех континентах в такие вот минуты.
Она будто не слышала, лежала, все так же вытянувшись.
Ее тело было прекрасно белым, как у рыжих, и груди вздымались двумя холмами с торчащими нежнорозовыми сосками, а треугольник волос внизу живота был еще более рыжим, чем ее апельсиновые волосы, убранные сегодня в косу.
Она была похожа на статую, картину, слепок, куклу... но не на живую, любящую женщину.
Митя почувствовал, что его напряжение упадает и он начинает ощущать опустошенность. Он закурил и сел на постели, злясь на себя, на нее, на всю эту Совдепию, где живут такие женщины! Она не только не помогает ему, но как нарочно охлаждает его пыл!
... Может быть, она мстит за его взрыв?.. Но она добра, и умна,
она не может не знать, что делается с мужиком, когда он ждет и
хочет!..
Он посмотрел на Веру и встретил ее взгляд, - она с ужасом смотрела на его сигарету! Да она совсем чокнутая? Нельзя курить
в постели? Или что это?..
И Митя пошел на новый приступ: Верочка, радость моя, дорогая... шептал он, прижимаясь всем телом к ее бедру, руке, волосам, но чувствовал, что и слова какие-то затертые и нет горячности в его действиях.
Она его леденила, как Снежная Королева.
Тело ее было прохладным и она вздрагивала каждый раз, как только он прикасался к ее груди или гладил треугольничек волос...
И вдруг в Мите стала пробиваться какая-то мысль... Вера сейчас так напоминала ему Нэлю в первую их ночь!.. Но этого не может быть! Почему? спросил он себя, почему не может быть? В этой стране могут быть любые чудеса, и он шепнул ей на ухо: ты - невинна?
Она, закрыв глаза, еле видимо кивнула.
... Та-ак. Хорошенький сюрприз. Надо одеваться и быстренько
спроваживать ее домой. Нехватало ему девственницы! Расхлебывать
эту историю до конца дней... Как бы это сделать потактичнее?..
Но вдруг услышал ее шепот: Митя, мне все равно... Нет! Я хочу, чтобы это был ты. Не бойся меня, я никогда... Не обращай ни на что внимания... Я хочу быть с тобой...
Этот полудетский шепот взрослой женщины сначала привел его в шоковое состояние, потом вдруг страшно возбудил, как будто и сам он невинен и сейчас впервые познает женщину... Его подхватила волна вдохновения и он бросился к Вере, целовал ее прекрасные пышные нежные груди и уже не мог сдержать себя, - вошел в нее, не соблюдая осторожности, как хотел.
Она широко раскрыла глаза и вскрикнула, и этот крик отдался в нем бурей страсти, которая затопила его с головой, а бедная жертва корчилась под ним от боли и разочарования, но любила его самого еще больше.
Наконец он достиг разреженных вершин и в полубессознательном состоянии лег на нее, обливаясь потом и чувствуя, как толчками уходит в нее его семя.
Это было какое-то еще неизведанное им наслаждение. Он любил Веру безумно и, поцеловав ее долгим поцелуем, сказал: спасибо, любовь моя...
Он снова жаждал ее, и в который-то раз она вдруг ощутила отголосок будущих наслаждений и заплакала от счастья. И он был счастлив.
Пришла ночь.
Митя наконец свалился, уничтоженный неистовством.
А Вера не спала. Она не могла спать, пока хаос, в котором она пребывала, не устроится в привычный мир... Ее держало на поверхности только родное теперь лицо Мити. Не искаженное страстью, - обычное мягкое лицо спящего человека.
Она смотрела на его упругие губы - лук Купидона, на его еще пылающие жаром скулы, на волосы, крутыми волнами спадающие на гладкий лоб... Лицо, которое стало главным в ее перевернутом мире.
... Митя, Митя, шептала она этому спокойному сейчас лицу, я
люблю тебя и буду любить всегда... Ты - мой муж, Митя, но никто
не узнает об этом. Я одна буду знать это и беречь...
И вдруг заснула, прежде, чем закрылись глаза.
Когда она проснулась, серая пелена за окном уже просвечивала голубизной от восходящего, но еще невидимого солнца.
Комната тихо наполнялась утром и стали четко вырисовываться чужие предметы,- мебель, трюмо, окно, распахнутое в ширь неба,
а у нее дома - купы деревьев затемняют всю ее светелку... Все
было чужим и как бы враждебным.
Она села в постели и сразу же отразилась в зеркале напротив: растерянный взгляд, встрепанные волосы, большие висячие груди и
белые прямые плечи. Она себе опять не понравилась. И взглянула
на Митю, - видит ли он ее? Но он спал, откинув простыню, открыв
безволосую загорелую грудь с двумя темными сосками и впалый живот, по которому струйкой от пупка бежал темный ручеек волос, расходящийся ниже... ТУДА она не посмотрела.
... Мой муж, Митя, снова сказала она и вдруг поняла, что испытывает сейчас к нему скорее материнскую любовь, нежели женскую. Он был так спокоен во сне, так юн, не мужчина, а мальчик лежал, невинно обнажившись.
Вера вдруг безудержно стала целовать его грудь, прикасаясь нежно губами к соскам, и почувствовала, как он напрягся...
