— Мои верные последователи… граждане Вилья Рика де ла Вера Крус, богатого города Веракрус. — К этому моменту они уже имели прекрасный форт, тюрьму, конечно же, виселицу, небольшую часовню и скотобойню, хотя ему еще предстояло найти свиней, коров или овец в этой Богом забытой стране. — Нас ждет сама судьба. — Пот струйками стекал по его спине, и казалось, москиты заползли ему под кожу.
— Судьба… судьба… — прошелестело по рядам.
— Mis compañeros[2], помните о Боге и знайте, что лишь Он может дать нам успех.
Кортес представлял успех как водяное колесо, вращавшее корзины, переполненные сокровищами так, что золото сыпалось через край. Сейчас его дела шли в гору, и, даже если корзины его судьбы начнут опускаться, он вобьет гвоздь во всю эту конструкцию и остановит вращение успеха. Кортес сменил позу, поставив ногу на камень и показав лицо в профиль, чтобы подчеркнуть свое благородство. Меч в щегольских ножнах висел у него на левом боку, кинжал болтался справа, а глубоко в ботинке был спрятан нож на случай, если его разоружат. На спине у него висели лук и колчан со стрелами, а рядом стояли аркебузы с дулами на треножниках — вдруг кому-то не понравится то, что он скажет.
Тем временем трудолюбивый как пчелка Берналь Диас, лучший из летописцев, устроился рядом на валуне. Подле него стояла банка с чернилами, а на поясе висели запасные перья.
Cinco de Mayo, años de nuestro señor 1519[3].
Это было написано в верхнем правом углу первой страницы. Летописец не знал, следует ли ему начать со слов «Его Величество» или «Меня зовут Берналь Диас дель Кастильо».
Когда-нибудь весь мир прочтет его книгу: «Завоевание». Берналь Диас дель Кастильо.
Когда люди будущих поколений спросят: «Кем был Кортес?», Берналь Диас даст ответ на их вопрос: «Наш предводитель был человеком, возглавлявшим каждый бой, не прятавшимся за спинами солдат и не искавшим убежища в палатке командира, как поступил бы трус. Он отличался благородством и в деяниях и в манерах, мудро чтил Бога и нес Слово Его язычникам, он был человеком…»
А может быть, следует начать по-другому: «Я, досточтимый Берналь Диас дель Кастильо, официальный летописец, верный писец, единственный автор книги о приключениях Эрнана Кортеса, идальго из Испании, колониста Гаити и Кубы, направленного на материк губернатором Кубы Веласкесом для исследований и торговли…»
А возможно, даже так: «Мы, отважные люди, направились к материку, покинув Кубу на наших одиннадцати кораблях 4 марта 1519 года… Преодолев опасности, что скрывало бурное море, мы увидели сушу, сперва остров Косумель, а затем Табаско, где мы плечом к плечу сражались со злобными, кровожадными дикарями и победили их, заслужив достойную награду — рабынь. Мы поднялись по побережью и основали город Веракрус, город Истинного Креста…»
Берналь Диас считал, что совершенно необходимо подробно описать каждую из четырнадцати лошадей, взятых в экспедицию, указать их имена и масть. Любая из них стоила дороже, чем единственный раб-негр по имени Аду.
— Господа… — вновь начал Кортес.
— Он назвал нас господами, — шепнул Аду дон Куинтаваль, — как будто мы тут короли.
Помимо успехов в фехтовании, Куинтаваль мог похвастаться прекрасной лошадью, что делало его ценным членом экспедиции. У него был прекрасный меч из каленой толедской стали, ботинки из кордовской кожи, раб-негр и двое слуг-индейцев с Гаити, которых звали Мануэль и Хуан. Худощавый, в роскошной одежде и с тщательно подстриженной бородой, дон Куинтаваль был похож на испанского гранда. Одежда Аду, шестнадцатилетнего раба, подходила к одежде хозяина, как будто он тоже приплыл из Европы. Его латы были сделаны во Франции немецким кузнецом, зеленая вельветовая туника изготовлена в Италии, бархатный камзол с высоким воротником — в Нидерландах, а шерсть для чулок состригли со спины английской овцы. В картину не вписывались лишь его босые ноги.
— Друзья мои, я собираюсь сделать вас королями, ибо миссия наша почетна. — Кортес сделал паузу, облизнул губы, сглотнул и приготовился объявить о своем решении, которое он принял еще в то время, когда вел переговоры с этим дураком, кубинским губернатором, его так называемым покровителем Веласкесом. — Мы здесь не просто для того, чтобы торговать, изучать страну, набирать новых рабов и спасать моряков, потерпевших кораблекрушение. Нет, мы пришли сюда с величайшей целью — ради короля, родины и Бога.
Берналь Диас записал это как «Бога, короля и родины», хотя и сомневался, не стоит ли написать «родины, Бога, короля и всей империи», потому что из Испании, освобожденной от мавров и объединенной в 1492 году под властью королевы Изабеллы и короля Фердинанда, изгнали всех евреев, а король Карл Пятый, внук королевы Изабеллы, по слухам, давал взятки налево и направо, чтобы добраться до короны Священной Римской империи, которая сделала бы его богатейшим землевладельцем во всей Европе.
— Мы прибыли сюда ради крестового похода завоевателей! — воскликнул Кортес, сжимая кулаки и вскидывая руки, как будто он бросал вызов самим Небесам.
Навигатору, картографу, плотнику и владельцу единственных часов Рафаэлю Нуньесу не нравилось выражение «крестовый поход». Крестоносцы убивали всех, кого видели: евреев в Европе и мусульман в Иерусалиме, оставляя за собой реки крови. Кортес и все остальные считали его выкрестом. Нуньес уныло взглянул на новенькую виселицу и достал носовой платок, роскошь, неизвестную всем остальным. Он снял очки и протер стекла, запотевшие от жары.
— Мои храбрые солдаты!
— Храбрые солдаты, — фыркнул Куинтаваль. — Да уж.
Аду кивнул, надеясь, что его хозяин прекратит привлекать к себе внимание.
— Господа? — не унимался Куинтаваль. — Земледельцы-неудачники из колоний, куда перестали поставлять рабов, лишившиеся работы ремесленники, предсказатель, который называет себя аптекарем, доминиканец и францисканец — вот те господа, к которым он обращается. Мы — четыреста слабаков, у нас даже нет умений головорезов, пиратов или бандитов.
Аду поднес палец к губам и приподнял брови, пытаясь предупредить своего хозяина, чтобы тот не болтал лишнего.
— После этой речи они убьют тебя, — шепнул Малинцин Лапа Ягуара, мясник.
— Ну тебя же не убили, — отметила Малинцин, знавшая, что в доме майя, где они жили раньше, хозяйка каждый день била Лапу Ягуара. Она била Кай утром, а Лапу Ягуара вечером, но Малинцин не трогали, потому что ее тело нельзя было портить из-за ее ночных обязанностей.
— Ты когда-нибудь потрошила рыбу? — вкрадчиво осведомился Лапа Ягуара. — Людей потрошить легче.
Малинцин сомневалась в том, что Лапа Ягуара убивал кого-либо опаснее кричащих индеек, домашних собак и ленивых ящериц. «С раздвоенной до носа губой и гнусавой речью он мог бы стать шутом и развлекать императора», — подумала она.
— К этому континенту уже отправлялись две экспедиции. Пребывание здесь было кратким и безуспешным, они вернулись на Кубу, поджав хвост, но эти корабли привезли на Кубу слухи, нет, даже достоверную информацию о золоте, точнейшие сведения о том, что к западу от этого побережья находится великолепный город с улицами, мощенными золотом. Я столь уверен в этом, что обещаю вам: в ближайшем будущем я сделаю вас богатейшими из всех мореплавателей за всю историю человечества. — Кортес вскинул левую руку, указывая вперед.
Слава, золото и континент, который можно брать голыми руками… Этот жалкий итальяшка Христофор Колумб, настоящий неудачник, высаживался на разных участках западного побережья и основал островные колонии, все еще считая, что перед ним лежит Азия, так и не сумев взглянуть правде в глаза. В отличие от него, Кортес был человеком зрелым. Он не обманывал себя, будто стоит на земле легендарной Атлантиды, находится во владениях великого хана или в островном королевстве Сипанго, «открыл» морской путь к восточным странам, упомянутый когда-то Марко Поло. Нет, это был Новый Свет, которому суждено стать Новой Испанией.
Кортес взглянул на капитана Альварадо, своего заместителя, и увидел на его лице восхищение. Капитан Альварадо, которого считали красивым из-за его золотисто-рыжих волос и по-детски нежных черт лица, улыбнулся Кортесу, надеясь, что его улыбка выражает мужество и отвагу. Вздернув подбородок, Альварадо взмолился Богу о том, чтобы в этом «новом свете» не было змей. Их плавные движения, сухая чешуя, а главное, желтые глаза, не говоря уже о длинном раздвоенном языке, будили ужас в глубине его сердца. А как они зловеще сворачиваются перед ударом! Да хранит его Господь от этого зрелища! И кто знает, что еще скрывается за деревьями, под ногами, в воздухе? Стоя рядом с четырьмя сотнями солдат и чувствуя, как солнце превращает его латы в раскаленную сковороду, Альварадо хрустел пальцами и притопывал ногой, потому что он не мог застыть ни на секунду, иначе бы его разум разлетелся на мелкие осколки. Ночью он не мог заснуть, не выпив две полные бутылки вина, и все равно просыпался во тьме, чувствуя, как сердце бьется от страха.
