Глава 1. Майя
Тру место на руке, где до сих пор, казалось, горит сигаретный ожог, и вдруг слышу стук. Он долбит воспаленный слезами и болью мозг. Громче. Еще громче, и я, наконец, могу обернуться.
Сон прерывается.
Резко открываю глаза, с облегчением вздыхая, что сон закончился. Что следующие двадцать часов я не буду видеть этого кошмара.
Снова стук, но теперь в реальности. Стук в дверь, так как звонка не было. Его выжгли. Не слишком удивительно в этом районе отбросов общества. И среди этих отбросов я. Майя Солодова.
Ленок, кашляя, поднимается со своего диванчика и пошатываясь бредет в ванную. Сестре осталось недолго, скоро сердце окончательно остановится, лишая юную девочку возможности ощутить прелесть жизни, исполнить мечты. Если бы в жизни была прелесть.
Может, и к лучшему, что она умрет?
Нет, так думать нельзя. Мы справимся, мы найдем выход.
В конце концов я увижу, как эта красавица идет к алтарю в подвенечном платье или как эта тонкая девочка танцует на сцене. Она мечтает о сцене. Она мечтает просто жить. Прожить еще хотя бы год.
— Ты откроешь уже или так и будешь фантазировать о голубом вертолете? — спрашивает эта девятилетняя засранка и скрывается в ванной.
— Конечно, — отвечаю в пустоту, мельком осматривая убогость обстановки, которую мы на пару каждый день упорно пытаемся делать уютной.
На вопрос, кто бы это мог быть, да еще и в такую рань, ответа у меня нет.
Наверное, поэтому, открывая, не спросив кто, я ловлю ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.
— Таня?! Таня Воронина?!
Белый костюм. Уложенные волосы. Сумочка и туфли из крокодиловой кожи. Да, эта сучка, моя бывшая одноклассница, высоко забралась. Хотя я, как и все женские создания, с тщеславным удовольствием осознаю, что выгляжу моложе ее.
Таких, как Таня, много в инстаграме. Яркий регулярный макияж, солярии и развратная ночная жизнь быстро старят.
Может, и права была мама, что мы выглядим на столько грехов, сколько совершили.
Таня Воронова морщит нос, будто учуяв неприятный запах, и не говоря ни слова протискивается мимо меня, осматривая узкий коридор, и не разуваясь проходит в тесную кухню.
— Таня, чем обязана? — спрашиваю, следуя за ней и не чувствуя, что рада ее видеть, скорее, натурально охреневаю от ее наглости и невоспитанности. Нет, она, конечно, никогда не отличалась добрым нравом, но это уже зашквар.
— В этой, — она пытается подобрать слово, очевидно более вежливое, чем халупа, — квартире есть куда присесть?
Я, вздохнув, приношу ей одну из двух облупленных табуреток и машу рукой в сторону чайника.
— Чаю?
— Да, зеленого, — повелевает она, скривив губы, и усаживается на край стула.
— Черный, Таня, только черный, — усмехаюсь аристократичности этой когда-то безотказной девки. — Ну, так что это за незапланированная встреча выпускников? Прости, врать, что рада тебе, не буду.
— Ну почему же? Я, лично, ее планировала. Даже навела кое-какие справки.
Холодок стекает от шеи по позвоночнику вниз.
Визуализация Таня
Глава 2
— Зачем? — интересуюсь наигранно безразлично и наливаю чай без сахара. Себе добавляю одну ложку. Моему телу диеты все равно не помогают, зато помогает работа в больнице по двенадцать часов в сутки.
— Как твоя сестра? — в свою очередь спрашивает Таня и, подув на напиток, делает глоток. Этим и завершается ее чаепитие. — Много денег собрали на пересадку?
Долго молчу, пытаясь разглядеть в лице бывшей подруги хоть проблеск жалости. Но ее нет и быть не может. Она никогда не думала ни о ком кроме себя. Я уже и не помню, почему мы сошлись.
Визуализация Лена
— Лена не младенец, жалости не вызывает, поэтому немного. Но ты ведь не помочь сюда пришла.
— Ошибаешься, — ухмыляется она и долго рассматривает мою сорочку до пят, распущенные светлые волосы, задерживается на наверняка опухшем после сна лице. — Ты все такая же.
— Какая? — невольно злюсь на ее выпад, в котором ни грамма восхищения или одобрения.
— Выглядишь невинной овечкой, которую хочется пожалеть. Неудивительно, что каждый мужик хочет тебя изнасиловать. У тебя же в глазах написано: жертва.
— Пошла вон! — мигом срываюсь на крик и указываю на дверь. Но весь всколыхнувшийся гнев разом затухает, когда вижу большие удивленные глаза Лены.
— О, эта наша девочка, — лепечет Таня, не сдвинувшись с места, и от ее сладкой, как мед, улыбки на намалеванных губах меня тошнит, а Лена пятится, как от змеи.
— Лена, иди собирайся, — произношу спокойно. — Нам выходить скоро.
— Ты все так же в больнице? Утки за бомжами выносишь?
— Слушай, ты же все знаешь, — оборачиваюсь и рычу. — К чему эти вопросы? Что тебе нужно?
— Пришла тебе помочь, — пожимает она плечами и вдруг заливисто хохочет. — Можно сказать, стану твоей феей. Помнишь? «Золушка» была твоей любимой сказкой. И ты считала Лешу своим принцем.
— Засунуть бы в одно место такие сказки, — раздражаюсь я еще больше от того, что тема моего изнасилования, прогремевшая на весь наш маленький город, до сих пор ее смешит. Сука. — Говори, зачем пришла, пока жертва не превратилась в хищника и весь твой дорогой костюм, купленный на деньги от продажи твоего тела, не оказался в мусорке!
— Какая ты грубая, — дует уткой губы эта проститутка и повторяет: — Я пришла помочь тебе и твоей красивой сестренке.
— Да как! Как! — уже кричу сквозь слезы. — В твоей роскошной сумочке волшебная палочка или ты принесла полтора ляма?! Как ты хочешь мне помочь?!
— Хочу предложить тебе работу.
Резко успокаиваюсь, смахивая слезы, и быстро умываюсь в раковине, растирая лицо и пытаясь сдержать желание задушить эту… Ну разве нельзя говорить все и сразу! Для чего эти инсинуации?
— Какая работа?
— Что ты знаешь о Теме?
— О каком Тёме?
Она закатывает
