Лили Феррари - Ангельское личико

Святая Марфа традиционно считалась покровительницей как домашних хозяек, так и слуг, потому что она вела дом своего брата и прислуживала Иисусу. В 1963 году Папа Римский объявил ее также покровительницей всех итальянцев — владельцев гостиниц, их персонала, официантов и официанток.

Голубь, с надеждой поклевывающий мостовую, крутил головой из стороны в сторону и рассматривал маленькими блестящими глазами девушку в окне.

— Марионетта! Очнись! Три чая и два бутерброда с ветчиной на столик у окна!

Франческа Перетти, худая и вечно сердитая женщина, гневно взглянула на свою дочь, подняв голову от раковины, полной грязной посуды. Все столики в кафе были заняты, да и у стойки люди громко стучали, требуя внимания.

Марионетта, стоявшая в дверях, прислонившись к косяку, и печально разглядывающая бегущих мимо людей, вздрогнула и вернулась на землю. Старик, который сидел за угловым столиком, внимательно наблюдал за ней, помешивая ложечкой в стакане с чаем.

— Прости, мама, — послушно пробормотала она и вновь окунулась в духоту кафе «Империал». Меньше всего ей хотелось расстраивать свою мать, и без того бледную и больную. Отбросив с лица непослушный черный локон, она поспешила к стойке, где ее отец Томмазо в бешеном темпе намазывал маслом куски белого хлеба.

— Два с мясом, три с сыром и помидоры! — крикнул он, слишком занятый, чтобы отругать свою размечтавшуюся дочь; но его жена все еще хмурилась, уперев мокрые покрасневшие руки в бока.

— Такого наплыва все лето не было, а она торчит у окна! — сердито пробормотала Франческа. — И куда же подевался Антонио?

Марио, ее младший сын, подошедший с подносом грязных чашек, с улыбкой поглядел на мать.

— Не смей, — сказала она, улыбаясь против собственной воли. — Не смей здесь петь…

Но слишком поздно. Марио обнял ее за худенькие плечи, прижался щекой к щеке.

— Думай только о хорошем, — тихонько запел он, — и не думай о плохом…

Посетители стали поворачивать головы, как они делали всегда, когда Марио пел, и Марионетта тоже остановилась около углового столика, с гордостью слушая брата.

— Ему бы по радио петь, — произнес кто-то из посетителей.

— Голос — как у ангела, — услышала Марионетта слова другого завсегдатая. Она смущенно повернулась к нему, а голос Марио все набирал силу.

— Не упускай своего, не сбивайся с пути…

— Может, голос у него, как у ангела, — она начала быстро вытирать стол, — вот только жаль, что ведет он себя не как ангел! — Но в то же время снова остановилась, чтобы послушать.

Старик в углу улыбнулся своим мыслям: «Как приятно на нее смотреть — стройная, в черном платье официантки, стоит и слушает брата». Она напоминала ему другую девушку, в другое время, в другом месте…

Марио закончил песню на высокой ноте и шутливо раскланялся. Его поклонники за стойкой зааплодировали, а смягчившаяся мать обняла. «В свои шестнадцать лет, — подумала Марионетта, — он все еще сохранил детское пухлое очарование и совсем не похож на отсутствующего брата, горбоносого красавца Антонио».

Как раз в этот момент высокая фигура Антонио возникла за ее спиной. Он выхватил у сестры тряпку, которой она вытирала столы.

— Тони! — возмутилась она. — Я же…

— Шшш! — Он уже старательно тер стол, который сестра только что вымыла, развеселив тем самым сидящую за столом семью из четырех человек, пытающихся съесть фруктовый торт. — Мама не заметит, что меня не было…

И в самом деле в этот момент Франческа подняла голову от раковины, наполненной грязной посудой, и увидела прилежно трудящегося Антонио.

— Вот ты где! — воскликнула она. — Хороший мальчик, можешь сегодня закончить раньше.

— Мама! — возмутилась Марионетта. — Я здесь с шести часов утра…

— Как тебе и положено. — Голос матери звучал резко, исключая всякие возражения. — Твое место здесь, ты должна учиться работать. Антонио — мужчина, у него есть другие дела.

Антонио подмигнул сестре. Она со злостью вырвала тряпку из его рук и направилась к другому столу, а он прошел к стойке и скрылся в служебной комнате, чтобы забрать свое пальто.

— Еще чаю, дедушка? — спросила Марионетта. Она стояла у углового столика, за которым сидел и кашлял старик с сигаретой в зубах. Он нахмурился, глядя на внучку, стараясь скрыть свою любовь к ней и те смешанные чувства от воспоминаний о другой, давно умершей девушке, так похожей на Марионетту.

— Поганое английское пойло, — пробормотал он между затяжками. — Кофе, принеси мне настоящего кофе.

Внучка расстроенно посмотрела на него.

— Дедушка, ты ведь знаешь, я не могу. Мама же запретила. Она говорит, кофе тебя убьет.

Старик снова закашлялся.

— Мне семьдесят один год, — заявил он. — Пора и умирать.

— Ерунда! — Марионетта забрала у него чашку. — Принесу тебе еще чаю.

Ее отец, стоящий перед горой почти готовых бутербродов, раздраженно взглянул из-за стойки на старика.

— Почему он выбрал именно сегодняшний день, чтобы сюда явиться? — Хотя вопрос и был обращен к Марионетте, но ответа не требовал. — Так много народу, а он занимает целый столик.

— Кафе все еще принадлежит ему, папа, — мягко напомнила она отцу, — и ему хотелось тоже поучаствовать в празднике, ты же знаешь.

— Зачем? — Томмазо передал ей тарелку с хлебом с маслом. — Четвертый столик. Твой дед ненавидит королевскую семью. Он старый фашист.

— Он лишь делает вид, — возразила Марионетта, передавая тарелку проходящему мимо Марио. — Четвертый столик… Ты же знаешь, он ни за что бы не пропустил сегодняшний день…

Дверь с грохотом захлопнулась за выходившей из кафе семьей. Очередь у стойки уменьшилась, и на мгновение в кафе стало почти тихо.

— Вот видишь! — Марионетта налила деду еще чаю. — Народ уже схлынул. — Затем наполнила свою чашку и пошла к столику старика, закуривавшего очередную сигарету. — Дедушка! — воскликнула она в отчаянии. — Ты не должен, твои легкие…

— Не зуди, а то ты становишься похожей на мать. — Он втайне был доволен, что внучка пришла к нему попить чаю. Старик был явно неравнодушен к ней.