— Пей, а то совсем сейчас дуба дадим, блин горелый.
Не споря, Жора взял залапанную бутылку и быстро ее допил. Самогоночка оказалось ядреной, градусов в шестьдесят.
— Значит, так, Колян, подтвердишь потом, при разборках с ГАИ, что я был трезвый. Фиг с нею, с обивкой, затаскивай на заднее сиденье своего подростка.
Огромный свин, покачиваясь и мотая глупой головой, с которой медленно стекала струйка крови, преданно смотрел на хозяина. На открытую дверцу среагировал правильно, сунул морду внутрь салона и ждал, когда его запихнут в машину.
Жора одним пинком ноги вдавил его между сиденьями.
— Ты настоящий мужик, — растрогался Коля. — Если с той бабой, которая в поле слетела, все нормально будет, мы с тобой сегодня вечером трехлитровую банку самогона раздавим. Закуска за мой счет. Хоть бы она не померла.
Перед тем как сесть за руль, Жора не удержался и посмотрел в сторону «Лексуса». Зрелище было необычным. Анна достала из внутреннего кармана шубы одноразовый шприц, разорвала упаковку. Надела иглу, привычным движением взяла у себя из вены кисти левой руки кровь и ввела Маше.
Сев в машину, Жора снял шапку и вытер пот.
— Поверь, Колян, теперь девушка в машине выживет.
* * *
Я летела затылком вперед по черному бездонному коридору с зыбкими стенами.
Постепенно уходило ощущение тела. Сначала еще оставался затылок, затем только мозг, а после осталась душа. Но она состояла из шести прозрачных оболочек вокруг седьмой, более плотной и темной.
Душа занимала размер не то вселенной, не то бесконечно малой части микрона.
Впереди или где-то появился свет. Яркий до невозможности. Если бы у меня оставалось зрение, я бы ослепла.
Все ощущения изменились и умножились (была бы в добром здравии, сошла бы с ума) — были видны звуки и слышен цвет.
Белый свет нарастал, и вместе с ним нарастало ощущение полного понимания меня, для себя единственной. Понимания и прощения всех вольных и невольных грехов, которые теперь, перед невозможным ярким светом, оказались детским баловством. Осталось чувство всепрощения и бесконечной любви. Бесконечной любви и готовности принятия меня здесь, в вечной умности, отрешенности счастья.
— Мне здесь хорошо, но у меня Данила, — ощутила я свое слабое сопротивление обволакивающему меня счастью.
— Тебе еще рано сюда, — пришел в голову не голос, а понимание этого выражения.
Взрыв… и надо мной сияла операционная круглая лампа с четырьмя кругами. Белый больничный потолок.
— Очнулась, — сказал невидимый женский голос.
— Я живая, — сказала я, и полились слезы.
— Бормочет чего-то.
Надо мной склонилось лицо женщины в возрасте. Над верхней губой чернел пушок, глаза внимательные, но холодные.
— Ее в реанимацию или сразу в палату?
Справа послышался женский профессионально-равнодушный голос:
— В реанимации холодно, топят плохо, она там окочурится, крови-то в ней совсем нету. Везите в палату.
Простыня подо мной напряглась, и меня перенесли на твердое и холодное. «Каталка», — не сомневалась я.
— Одеял сверху побольше положите, штуки три, сейчас ее начнет трясти, — беспокоилась за меня усатая медсестра.
Потолок операционной сменился на коридорный и плыл надо мной. Навалилась боль. В лице, в низу живота, в пальцах левой руки.
— Болит, — пожаловалась я.
— Конечно, болит, — отозвалась усатая медсестра. — С того света тебя вытащили, а этого без боли не бывает.
— Пальцы… левая… — Я, как смогла, подняла руку.
— Останови, — сказала медсестра кому-то, мне не видному.
Медсестра осторожно подхватила мою руку. Кисть опухла и посинела, мизинец и безымянный пальцы неестественно загнулись в сторону.
— У нее еще и пальцы сломаны. Проморгали, пока операцию делали — рожу на место ставили и кровь останавливали.
— Вызывай заново травму, пусть прямо в палате гипсуют, потом разберемся. Если выживет.
Медсестра опустила мою руку, она ударилась о край каталки, и от боли я потеряла сознание.
Очнулась в палате. В сгибах обеих рук тупо болели вены от воткнутых толстых игл, от которых отходили прозрачные тонкие шланги к стойкам капельниц. На левой капельнице висел пластиковый пакет с кровью. На правой, в круглых гнездах, горлышком вниз, стояли две пузатые медицинские бутылки с прозрачным раствором.
Обе руки занемели, но я боялась пошевелиться.
Первый раз в жизни я лежала под капельницей. Капающие в вены жизненные растворы и катетер, вставленный между ног, создавали ощущения малоприятные, но успокаивающие.
Стоят капельницы, значит, жива, значит, медицина пока заботится о бренном теле.
Левая рука ныла особенно сильно. Повернуть голову я не смогла и чуть скосила глаза, отчего голова закружилась до тошноты. На кисти левой руки белел гипс. Из кругляша от запястья ладони торчали первые фаланги пальцев с обломанными ногтями… Некрасиво.
И еще болело все лицо. Нос и скулы стягивала грубая гипсовая маска. Было трудно дышать, поэтому я дышала открытым ртом. Во рту все пересохло, и хотелось пить.
Полюбовавшись на гипс, на капающую в прозрачном шнуре кровь, я, как смогла, оглядела просторную палату на шесть коек.
Кроме моей, было занято две кровати. На одной сидела молоденькая девушка, с любопытством глядевшая на меня, а на второй спала… Анна.
Девушка, заметив мой взгляд, моргнула пару раз и похлопала по соседней с ней кровати.
— Аня. Аня! Она очнулась.
Анна открыла сонные глаза, сладко потянулась, улыбаясь мне. Она не спеша встала с кровати, лениво достала из тумбочки резиновый жгут и толстый шприц, кубиков на десять.
Я непонимающе наблюдала за ее манипуляциями. А Анна привычно перетянула свою руку, забрала из вены в шприц кровь и подошла к моей капельнице. Не успела я задать вопрос, как она вкатила мне в вену свою дозу.
Я попыталась спросить: «Что ты делаешь?» — но язык распух и не шевелился. Во рту был противный вкус запекшейся крови.
Анна взяла с больничной тумбочки плоскую кружку с носиком и напоила меня разбавленным апельсиновым соком. Нектар богов!
Поправив одеяло, Аня села у меня в ногах.
— Помогаю тебе выздороветь. С врачами я договорилась, представилась им твоей сводной сестрой.
— А что со мной было? — прошептала я.
— Автомобильная авария, Манечка. Тебя сбили две свиньи. Одна очень породистая, а другая (кабан) — только наполовину.
Хотелось улыбнуться в ответ на улыбку Ани, но не получилось.
— А машина?
— Машина во дворе тетки Полины. — Аня встала с моей кровати, подошла к раковине и стала умываться. — Тетка Полина — это та женщина, хрюшка которой тебя сбила. Полина с твоего автомобиля пылинки сдувает. Машину привели в порядок, я за нею присмотрела.
