Краем глаза Рафаэль заметил, что брату не по себе. Карлос заложил большие пальцы за серебряную пряжку ремня (его гордость), усы его беспокойно подрагивали. Он кратко сообщил о смерти Ксавьера, как они целились в Клариссу, а женщина толкнула Ксавьера на линию огня. Рот Карлоса еще дрожал, но больше он ничего не произносил.
«Какой трус», – подумал Рафаэль и незаметно вздохнул.
Он смотрел мимо старшего брата. Только теперь он заметил донью Бруну – жену дона Хорхе и мать Ксавьера. Она сидела в кресле за мужем, держа спину совершенно ровно, – даже в такой ситуации вела себя как настоящая сеньора. Женщина была бледна как смерть. Рафаэль слышал, что уже много лет донья Бруна страдает от какой-то болезни, которая поставила ее на грань жизни и смерти, однако женщина сохраняла абсолютное спокойствие. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. И это было удивительно.
Рафаэль чуть заметно кивнул ей в знак приветствия. Та не шевельнулась. Каменное лицо доньи Бруны впечатлило его больше, чем крики мужа.
– Донья Бруна, – кивнул он ей. – Дон Хорхе. – Он облизнул губы. – Меня зовут Рафаэль Видела, я сопровождал брата. Я бы тоже хотел выразить свои глубокие соболезнования.
Гнетущее молчание нарушало лишь тиканье часов, стоявших где-то в дальнем углу громадной комнаты. Снаружи доносились звуки повседневной жизни эстансии[7]. Рафаэль заметил, что донья Бруна сразу обратила на него внимание. Ее острый взгляд, казалось, проникал до глубины души. Рафаэль был убежден, что от нее не укроется никакая мелочь.
– Как, вы говорите, все это произошло? – отчетливо послышался ее низкий голос.
– Я… – Мысли у Рафаэля спутались. – Мой брат ведь…
Рафаэль злился, что не мог быстро подобрать слова. Он твердо решил с кем-нибудь за это поквитаться.
– Да, но я хотела бы услышать это еще раз от вас, чтобы лучше понять, как все случилось, – настаивала донья Бруна.
– Эта женщина, эта ведьма, убила нашего сына. Что здесь еще обсуждать? – вскричал дон Хорхе.
Это был статный мужчина лет шестидесяти, с седыми волосами и роскошными усами. Дон Хорхе хорошо одевался, его все уважали, но, как он любил говорить, не боялись. Теперь же его лицо угрожающе изменилось. Он схватил вазу и швырнул ее о стену с такой силой, что осколки разлетелись по всей комнате. Дон Хорхе вскочил и заходил взад-вперед.
Рафаэль продолжал наблюдать за доньей Бруной. Дон Хорхе скорбел по-своему, но что с этой женщиной? Выкажет ли она хоть какой-то признак боли? Нет, лицо доньи Бруны оставалось бесстрастным.
– Я не хочу сейчас ничего больше слушать! – кричал дон Хорхе. – Madre de Dios! Я всегда подозревал, что эта женщина окрутила нашего сына из-за денег и социального положения. Смерть нашего Ксавьера на совести бессердечной змеи.
Рафаэль радовался, что не придется сразу исполнять просьбу доньи Бруны.
Донья Бруна отослала служанку и теперь сидела в комнате одна, разглядывая себя в зеркало. Ей стоило неимоверных усилий сохранять выдержку весь день. За время, прожитое вместе с доном Хорхе, она усвоила главное правило: никогда нельзя выказывать своих чувств, никто не должен видеть, что происходит у тебя в душе, никому нельзя демонстрировать свою слабость.
Она знала, каким жестоким мог быть этот человек. Первые годы все шло хорошо, но потом, очевидно, он разлюбил ее. Наверное, из-за ее болезни, которая проявлялась все больше. Бруна кончиками пальцев провела по темным кругам под глазами. От былой красоты не осталось и следа. Теперь Бруна, вечно уставшая, бледная как смерть, страдала от постоянных приступов лихорадки.
«Ах, Ксавьер, что же с тобой сделали?»
Донна Бруна запрещала себе думать о любимом сыне, но боль была невыносима, и она просто не знала, как ее скрыть. Женщина была совершенно уверена, что Кларисса не виновата в смерти Ксавьера. Она была хорошей девочкой. Ксавьер и Кларисса искренне любили друг друга.
«Но знаю ли я это наверняка? Что, если я ошибаюсь?»
Донья Бруна закрыла глаза и закусила губу так, что почувствовала привкус крови. Потом она взглянула в зеркало: ее лицо было залито слезами.
Дон Хорхе проснулся среди ночи, и страшная картина вновь всплыла перед глазами. Он издал ужасный вопль. О его боли можно было услышать в каждом уголке: крик разносился над двором, слышался в хлеву, где мычали коровы и хрюкали свиньи. Дон Хорхе упал на колени, словно все силы покинули его разом.
Его сына убила Кларисса. Он никогда не доверял невестке: ее любовь к Ксавьеру основывалась на деньгах. К сожалению, Ксавьера так и не удалось убедить в этом. За это сын поплатился жизнью.
«Она должна была погибнуть, а не он».
Дон Хорхе хотел крикнуть еще. Но на этот раз из горла вырвался лишь хрип. Он оперся о подлокотник кресла и поднялся.
– Приведите ко мне людей, сейчас же! – приказал он слугам.
Немедленно позвали Карлоса и Рафаэля.
– Она должна умереть! – вскричал он. – Я хочу видеть эту женщину на виселице, даже если мне для этого придется потратить все деньги.
Несколько секунд он смотрел в окно. Ему больно было вспоминать то, что рассказали мужчины о смерти Ксавьера. Эта ужасная женщина спряталась за сыном, подставила его под пули. Она хладнокровно пожертвовала им, чтобы спастись самой. Дон Хорхе ненадолго задумался над тем, не наказать ли этих ничтожных разбойников. Но потом решил дать им шанс исправиться. Хорошо, если об этом происшествии будет знать как можно меньше народу. Да и, в конце концов, на переправе коней не меняют.
Он взглянул на Карлоса и Рафаэля черными как смоль глазами.
– Вы найдете Клариссу и доставите ее ко мне, – произнес дон Хорхе. – Я хочу, чтобы эту женщину повесили за убийство. Но если вы и на этот раз дадите маху, молитесь Богу.
На следующий день после приезда на маленькое ранчо Метцлеров на Клариссу навалилась парализующая усталость. Что подумают о ней Метцлеры? Конечно, ей нужно было бы все объяснить, но как это сделать? Пока девушка дремала в гамаке, к ней снова и снова подходил молодой сеньор Метцлер. Мысленно она давно уже звала его просто Робертом.
– Я сообщил родителям, что вы страдаете от гриппа и должны поберечься, – как-то сказал ей Роберт и ушел, прежде чем Кларисса успела поблагодарить его.
«Но он-то знает, что это неправда, – подумала девушка, – зачем же так поступает? Его устраивает, что я ничего больше не рассказываю о себе? Ради меня он даже врет родителям. Почему он не сказал им, где меня нашел? Потому что пообещал мне? Но кто так поступает?»
Однако у Клариссы не было сил думать об этом. Она хотела лишь спать, просто спать и никогда больше не просыпаться. Ее глаза закрывались сами собой, едва она успевала их открыть, словно на веках были подвешены гирьки. Девушка ничего не могла с этим поделать. Она выпила немного воды, но не прикоснулась к еде, которую принесли в ее комнату на подносе. Голода Кларисса не чувствовала.
