Всего несколько недель назад на таком же судебном заседании Савич щеголял перед публикой своими нарядами. Сегодня он был сам на себя не похож: в казенном оранжевом комбинезоне и кроссовках без шнурков. Несмотря на повязку на правой руке, его заковали. Лодыжки были цепями соединены с запястьями. Волосы распущены. Бриллианта в ухе больше не видно.
— Да, но, согласись, славное зрелище. — Дункан посмотрел на профиль Савича. Ему очень хотелось, чтобы тот обернулся и увидел его. Но он знал — Савич не обернется. Дункан победил. И эта победа сломала Савича.
— Перестань ерзать. — Диди шлепнула его по подрагивающему колену. — Почему ты нервничаешь?
— Я не нервничаю. Скорее приятно взволнован. — Он почувствовал взгляд Диди и повернулся к ней. — Что?
— У вас это серьезно? Между ней и тобой? Это… это важно.
— Для меня — да. Надеюсь, что и для нее тоже. — Он перевел взгляд на пока еще пустое кресло. Скоро его займет Като Лэрд. Начнет заседание с присущим ему высокомерием и апломбом. — Она забудет, что была его женой. Станет жить своей жизнью. Это будет справедливо. Она столько лет жила в страхе и напряжении. Потребуется время, чтобы все улеглось.
— Я просто хотела, чтобы ты знал — хотя, конечно, тебе не нужно спрашивать у меня разрешения или совета, — я очень этому рада. В смысле, что вы нашли друг друга.
— Спасибо, — улыбнулся он.
— Просто так, на всякий случай.
— Спасибо, — повторил он. Взглянул на часы. — Что-то они задерживаются.
Она кивнула на Савича, который ни разу не шевельнулся с тех пор, как занял свое место.
— Притворяется, что его здесь нет.
— Но он здесь. Это его последний день на свободе, и он отлично это знает.
— Спорим, он взбешен тем, что с ним обращаются как с обыкновенным преступником.
— А он такой и есть — обыкновенный, — заметил Дункан. — Когда я нажал на курок, он в штаны наложил.
— Вообще-то я его за это не виню. Я сама чуть в штаны не наложила. Слава богу, что ты не вставил одну пулю. Почему? Догадывался, что к этому моменту она будет уже не нужна?
— Именно, — сказал он. — А если бы пистолет был заряжен, значит, я пристрелил бы сукина сына.
— Всем встать, — продекламировал судебный пристав. Слова Дункана так поразили Диди, что она поднялась на ноги чуть медленнее, чем все остальные. Вошел Като Лэрд и уселся в свое кресло.
Он оглядел собравшихся. Слегка задержал взгляд на Диди, перевел его на Дункана; несколько многозначительных секунд они смотрели друг на друга. Затем он начал заседание.
— Мистер Адамс, вы представляете мистера Савича?
— Да, ваша честь, — поднялся со своего места Стэн Адамс.
— Его обвиняют в убийстве Мейера Наполи.
— Мы подали ходатайство о невиновности. Ваша честь, прежде чем мы продолжим, я бы хотел заявить, что надетые на моего клиента ограничители движения излишни, и прошу снять их на время заседания.
— Заседание не отнимет много времени, мистер Адамс. Ваша просьба отклоняется. — Для пущего эффекта судья стукнул молоточком.
Дункан заметил, что судья старается не глядеть на Савича.
— Мистер Нельсон, — продолжал судья, — вы представляете окружного прокурора?
— Да, ваша честь.
Майк Нельсон встал со своего места. Но перед этим он многозначительно посмотрел на Дункана, чье сердце разом сорвалось в галоп.
— Ваша честь, — сказал прокурор. — Роберту Савичу также предъявляется обвинение в убийстве Честера Джоэла Роллинза.
Адвокат Стэн Адамс так быстро обернулся, что было слышно, как хрустнули шейные позвонки. Но Дункан не сводил глаз с благообразного лица Като Лэрда. Слегка улыбнувшись, судья уже был готов ответить, и тут до него дошел смысл слов прокурора.
Улыбка сбежала у него с губ. Он захлопал глазами. Посмотрел на Дункана. Взгляд детектива был полон ненависти. Ему ужасно хотелось встать и заорать судье: «А ты думал, это вчера я оттаскал тебя за яйца?!»
Судья сглотнул.
— Э, мистер Нельсон, это предварительное слушание. Это не… — Он сбился и начал снова: — Это не то дело, о котором…
Стэн Адамс вскочил на ноги.
— Ваша честь, что здесь происходит?
— Я сам пытаюсь это понять, мистер Адамс. Мистер Нельсон, дело, о котором вы говорите… оно… — Бормоча это, он не сводил глаз с дверей в противоположном конце зала. Дункан увидел, как его лицо исказилось от ужаса, а потом стало бесформенным, оплыло, словно было сделано из воска.
Он нетвердо встал на ноги и оперся на стол, чтобы не упасть. В зал вошла Элиза. Ее сопровождали Билл Жерар и Уорли. Обычно приветливое лицо Жерара сейчас напоминало каменную маску. Зубочистка Уорли торчала из его рта под таким залихватским углом, словно он только что рассказал самую грязную из своих шуточек.
Элиза вела себя спокойно и уверенно.
— Здравствуй, Като.
— Элиза! — вскрикнул судья. — Как… Это… Господи!
— Хватит притворяться, Като. Ты нисколько не рад меня видеть.
Стэн Адамс был так потрясен встречей с женщиной, которую все считали мертвой, что онемел.
Дункан встал со своего места и вышел в проход. Теперь он стоял перед Элизой и ее сопровождающими. Он быстро поднялся на возвышение, где сидел Като, схватил того за руку и, выражаясь высокопарно, свергнул его — то есть вытащил из кресла.
— Като Лэрд, вы арестованы за убийство Чета Роллин-за. Вы имеете право хранить молчание…
— Элиза, что… Что это такое? — Он попытался вырвать свою руку у Дункана. Широкие рукава его мантии заколыхались, сделав судью похожим на переполошившуюся ворону. Дункан, твердо выговаривая слова, зачитал судье его права.
Замешательство судьи сменилось гневом.
— Жерар, в чем дело?
— Старший детектив Дункан Хэтчер объяснил вам, в чем дело. Вы арестованы по обвинению в убийстве.
— Это неслыханно! Элиза шагнула к нему:
— Като, по твоему приказу убили моего сводного брата. Он хотел выдать вас с Савичем, поэтому вы заставили его замолчать.
Поверх ее плеча судья взглянул на Жерара:
— Она заблуждается.
Но Жерар молчал. Элиза продолжила:
— Тогда Чет был единственным, кто меня любил. Единственным, кого я любила. Он умер на холодном полу в душе, голый, испуганный. Медленно задохнулся из-за куска мыла.
Като судорожно огляделся, пытаясь найти поддержку. Всех, кто был в зале суда, захватила разыгрывающаяся на глазах драма. Некоторые смотрели на судью озадаченно. Но большинство уже поверило в справедливость обвинений Элизы, и в их взглядах читалось негодование.
— Эта женщина не в себе! — закричал тот. — Она лгунья. Она убила человека в нашем доме, а я, глупец, защищал ее от прокурора. Господи боже мой, да ведь она даже инсценировала собственное самоубийство!
