Именно сейчас ему вовсе не хотелось умирать.
А между тем, шум и топот ног снаружи усилился, но, как понял бывший бандит, это было связано с какими-то внешними причинами, и к заключенным в застенке не имело никакого отношения. Неприятное откладывается, но может, это и к лучшему.
***
Когда непонятный невероятной силы припадок бешенства прошел, царица, все еще тяжело дыша, уставилась на свои руки. Как? Она никак не ожидала, что одного только ее пожелания раздавить мерзкий Совет как тараканов будет достаточно, и их раздавит в буквальном смысле этого слова. А главное, она совершенно не контролировала то, что произошло. Как будто кто-то другой, куда более могущественный и древний, чем она, разгневался и наказал людишек, посмевших усомниться в ее власти.
Но это было хорошо. Это было просто...
Неужели все умерли?
Она снова сжала кулаки и постаралась успокоить дыхание. А заодно прислушалась. Изнутри слышался шум и голоса. Похоже, все-таки не все погибли.
Надо же, не сдохли! Придется вылавливать этих крыс. Нельзя допустить , чтобы они ушли живыми.
Онхельма крикнула стражу, на ее зов прибежал офицер, и по тому, как он испуганно отшатнулся, поняла, что пугает его. И улыбнулась. а на лице офицера еще больше разлилось выражение плохо скрываемого ужаса.
- Плевать, - подумала царица, - Боятся - это хорошо.
Несколько команд, отданных резким голосом, и офицер помчался, выкрикивая на ходу распоряжения. Теперь из преступных советников не уйдет никто. Все будут схвачены.
А у нее найдется дело поважнее.
Государыня Онхельма быстрым шагом направилась в кабинет. По дороге ей попадались люди, шарахавшиеся в стороны, стоило им ее заметить. Царица мрачно усмехнулась. У двери в кабинет остановилась и обвела взглядом пространство. Пусто. Хорошо. Она вошла внутрь и заперла за собой дверь.
Ключ. Ключ хранился в одном из потаенных карманов, которые она носила прикрепленными к поясу прямо на тело. И всегда прятала отводом глаз. Никто не должен был знать, что она носит его при себе. Никто не должен был вообще знать, где он.
Пришлось задрать все юбки, пока добралась до ключа. Онхельма внезапно почувствовала какое-то нервное изнеможение и присела в кресло, держась рукой за голову. Кружится голова... Кружится...
Почему ее так странно кидает в крайности? Ей самой было непонятно. Откуда вдруг это приходит... эти внезапные приступы злобы и жестокости, после которых она не может понять... не может собрать свою личность воедино. Откуда...
Момент душевной слабости прошел, из глубины сознания пришла уверенность, что она все сделала правильно. Они заслужили. Они все заслужили!
Осталось совсем чуть-чуть. Уничтожить эти проклятые символы власти. Дверь была где-то на этой стене...
Но сколько ни искала Онхельма, ни потайного механизма, ни артефакта, делавшего дверь видимой, вокруг не наблюдалось. Она хорошо помнила, что Омнигус, когда водил ее в хранилище, то ли сделал какой-то пасс руками, то ли коснулся чего-то. Она тогда смотрела на него со спины и не видела, что именно хранитель печати делал. Хотела спросить потом. Но потом ей стало не до этого.
А напрасно! Напрасно!
Она присела на пол напротив стены, где должна была быть дверь, уставившись на нее пристальным взглядом, словно от этого кладка на стене сама собой разойдется, как в прошлый раз. Но ничего подобного не происходило, и царицу стала охватывать знакомая злость, заволакивая разум мраком. А потом вдруг пришло просто решение. Стену надо разрушить! Как же все просто, и как она сразу не догадалась?!
В стену напротив полетел заряд голубых молний. И ничего. Колдунья была удивлена, удар был такой силы, что должен был пробить кладку насквозь. Еще раз. И опять ничего. И опять! Это уже начинало выводить ее из себя.
Колдунья встала в полный рост, сконцентрировалась, закрыв глаза, а потом, подняв обе руки, с силой запустила в стену большой искрящий багровый шар. И тут, как какое-то дежа вю на ее глазах шар отразился от невидимого препятствия и полетел обратно к ней, грозя размазать и испепелить на месте. Блок выставить она успела, и даже отпрыгнуть в сторону, но шар, отразившись от блока, выставленного ею, рассыпался на множество мелких багровых комьев, и ее все-таки зацепило. Онхельма потеряла сознание.
Из стены появилось лицо Морфоса, исказилось презрительной усмешкой. Он покачал головой, поджав губы, и снова исчез в толще камней.
Через какое-то время колдунья очнулась. Все руки в крови, что потекла из носа, ушей и даже глаз. Уши болят страшно. Хотела вытереть лицо и поняла, что левая рука не действует, и лопнули барабанные перепонки.
Проклятая страна. С ее проклятыми символами власти. Все хотят ее уморить... Все равно доберется до них. Так или иначе.
Ей нужно прийти в себя... Нужно...
Сейчас. Сейчас, она соберется. Сейчас.
Но она все еще ощущала слабость. Вина! Надо выпить немного вина!
А потом пришла спасительная мысль от внутреннего советчика, что выпить ей нужно не вина. Онхельма сразу почувствовала возбуждение. Даааа...
Ей нужно... Ей нужно позвать прислугу.
На зов царицы в кабинет явилась новая камеристка, принесла поднос с ее любимыми засахаренными фруктами. Девушка, увидев окровавленное лицо царицы, обмерла и застыла на пороге. Онхельма поняла, что та сейчас в ступоре, а потому, строго посмотрев ей в глаза, велела:
- Заходи. Закрой дверь. Поднос поставь там, - и указала на столик у стены в дальнем углу.
Потом, глядя, как девушка с остекленевшими глазами идет, куда ей велено, Колдунья тихо встала, взяла с письменного стола небольшой кинжал, которым ее покойный Вильмор разрезал бумагу, и неслышно подошла сзади. Девушка поставила поднос, повернулась, продолжая смотреть куда-то вглубь себя. Царица стояла прямо перед ней и странно улыбалась. А потом быстро полоснула ножом по ее тонкой шейке. Хлынула кровь.
Гораздо лучше Онхельме стало сразу. А когда набрала в небольшой серебряный кубок немного крови несчастной и выпила, вовсе почувствовала себя сильной и здоровой как никогда.
- Прости, девочка, пришлось принести тебя в жертву, - колдунья посмотрела она на нее с циничной жалостью, - Но невинная кровь лучше всего помогает восстановить силы. А мне силы нужны.
На сей раз, она не задумывалась, что делать с трупом. У нее целых одиннадцать государственных преступников. Убийство девушки можно повесить на любого из них.
Из коридора в двери поскреблись. Царица оглядела себя в зеркало, висевшее на стене. Прикрыла отводом глаз труп камеристки, свою окровавленную одежду, поправила волосы и вышла наружу, заперев дверь на замок. Перед ней стоял офицер дворцовой стражи, вид у него был бледный и испуганный. Царице вдруг захотелось захохотать во все горло, ей пришла в голову мысль, что гонцов, приносящих плохие вести, можно и казнить при желании. Так, кажется, поступают в некоторых царствах? Вслух она спросила:
