Внезапно он услышал легкий стук в дверь. Ему стало тревожно, с какого-то момента он не мог отделаться от ощущения грозящей ему опасности. Когда точно и по какой причине оно возникло, он не знал, это как-то прошло мимо сознания. Но быстро и прочно закрепилось в нем.
Конечно, это была глупость; кто мог угрожать ему на его же яхте? Весь экипаж прошел проверку, он всегда платил им всем хорошую зарплату. До последнего момента так был уверен в своей безопасности, что даже отказался от услуг телохранителей. Так чего же он боится? Да и вообще смешно: с одной стороны желает смерти, а с другой трясется от страха перед ней.
Шаповалов достал из ящика стола пистолет и направился к двери. Резко отворил ее, дуло оружия уткнулось в живот стоящему на пороге человеку. Шаповалова вздохнул с облегчением, узнав Филиппа. Хотя бывает, что сыновья приходят убивать отцов. Но вряд ли этот как раз такой случай.
— Папа, что с тобой? — с изумлением спросил Филипп. — Ты чего-то боишься?
— Просто расшалились нервы, Ты ко мне? Проходи. Только не будем зажигать света. Мне приятней находиться в темноте.
Шаповалов лег на кровать, Филипп сел рядом в кресло.
— Почему не спишь? — спросил отец.
— Не могу заснуть.
— Что так?
— Я думал, как ты сейчас.
— Вот как! — удивился Шаповалов. — Не предполагал, что тебя заботит мое состояние.
— Я тоже так думал. Но сейчас мне вдруг захотелось прийти к тебе.
— Стало жалко?
— Не знаю. Просто я вдруг почувствовал, что ты уязвим, как и все. Я всегда ощущал барьер между нами. А теперь то ли его не стало, то ли он стал меньше. Мне кажется, мама одобрила бы мое поведение.
Шаповалов взглянул на сына, но его силуэт лишь угадывался во тьме, а выражение лица было не разобрать. Он подумал, что впервые за столько лет Филиппа заговорил о матери. До сего момента он упрямо обходил эту тему, как будто бы этой женщины никогда не существовало на свете.
— Я тоже так думаю, Филипп, — мягко произнес Шаповалов.
— Я знаю, как тебе сейчас тяжело.
— Ты прав, но ведь это и твои потери.
— Меня никогда не волновали твои деньги.
— Что ж, тебе повезло. Но сейчас их почти не осталось. Твой отец проиграл. Тебе должно это нравиться.
— Нет, — прозвучал из темноты голос Филиппа.
— Нет? — удивился Шаповалов.
— Я сегодня впервые почувствовал, что ты мой отец, а я твой сын.
— Когда-то это должно было случиться, — пробормотал Шаповалов.
— Не обязательно, — возразил Филипп.
— Ты прав, — согласился Шаповалов. — Может, для этого действительно стоило потерять почти миллиард.
— Ты действительно так думаешь? — Голос юноши дрогнул.
Шаповалов ответил не сразу.
— Не знаю, еще не решил. Мне надо свыкнуться с новой реальностью. Я так привык чувствовать себя богатым человеком, что мне будет трудно приспособиться к новому состоянию.
— Но ведь когда-то же ты был бедным?
— Это было так давно, что уже почти и не помню. — Шаповалов снова замолчал. — Но я рад…
— Чему ты рад, папа? — спросил Филипп, не дождавшись конца фразы.
— Что в наших отношениях что-то стало меняться.
— Ты, в самом деле, так думаешь?
— Иди ко мне, — позвал Шаповалов.
Филипп, не колеблясь, сел на кровать к отцу.
— Я знаю, я был тебе плохим отцом. Мы почти и не виделись. Сначала ты жил с матерью, потом учился в закрытых школах. А я мало думал о тебе, мои мысли были заняты совсем другим.
— Я знаю, у тебя было много дел.
— Это меня не оправдывает. Есть вещи, которые имеют первостепенное значение.
— Но ведь и я не стремился к тебе.
— Да, я это всегда живо ощущал. В период твоего детства мы так и не нашли дорогу друг к другу. Да и не искали. Но ведь сейчас все может быть по-иному. — Шаповалов впервые за многие годы прижал к себе сына.
— Почему бы и нет. Я готов, — ответил Филипп.
— Для меня все это неожиданно. Я готовился к долгой борьбе.
— Но это глупо! — негромко воскликнул Филипп.
— Я всегда был глупым человеком. Это деньги делали меня умным. И не только меня. Я давно заметил: то, что вещает богатый человек, воспринимается окружающими как нечто глубокое и меткое, а если то же самое говорит бедняк, его считают дураком. И я часто пользовался такой возможностью. Уж не знаю, хорошо или плохо, что ты скорей всего не познаешь власти денег. Ни что так не меняет человека, как она.
— Папа, зачем нам говорить сейчас об этом.
Шаповалов на несколько мгновений замолчал.
— Ты прав, сейчас эта не та тема. А какая та, я не могу на ней сосредоточиться.
— Я вдруг понял, что хочу, чтобы у нас была с тобой семья. Маленькая, но семья. Отец и сын.
— Отец и сын, — повторил Шаповалов. — А ведь и в правду звучит замечательно. Хотя чуток непривычно. Но я привыкну. — В голосе Шаповалова скорей прозвучал вопрос, нежели утверждение.
— Обязательно привыкнешь. Я уже почти привык.
— Правда?
— Ведь у нас никого больше нет.
— А Марина?
— Она не желает стать моей женой.
— Думаю, по этой причине не стоит сильно расстраиваться. Поверь мне. Филипп, это всего лишь юношеское увлечение. Оно быстро возникает, но и быстро проходит.
— Не надо, папа.
— Хорошо, не буду. Ты сам разберешься в этом вопросе.
— Спасибо.
— За что? — удивился Шаповалов.
— За проявленное понимание.
— Я готов помогать тебе во всем, в чем смогу.
— Спасибо. Однажды мне непременно понадобится твоя помощь.
— Теперь у нас все будет по-другому, — заверил Шаповалов. Внезапно к нему пришла мысль, что тема самоубийства с этого момента становится для него не актуальной. У него есть цель для чего жить.
— Да, папа. Хотя еще недавно я в это совсем не верил. Что-то вдруг резко изменилось. Я даже не очень представляю что.
— И не важно, что конкретно изменилось, важно, что изменилось. Я чувствую себя по-другому, словно бы с плеч скатилась тяжесть.
— И мне стало гораздо легче.
Шаповалов снова привлек к себе сына.
— Мы хорошо поговорили. А сейчас иди спать. Завтра все будет по-другому.
— Да, иду спать. — Филипп быстро вскочил на ноги. — Завтра мы снова поговорим.
— Обязательно.
Шаповалов закрыл за сыном дверь. А может, в самом деле, деньги не главное, мелькнула мысль. Если он во время этого плавания обретет сына, то это сторицей компенсирует все неприятности, что с ним произошли за это время.
112
Суздальцев ворвался в каюту Ромова. Сценарист лежал на кровати и безучастно смотрел в потолок. При появлении продюсера он лишь скосил на него глаза, но не сделал ни одного движения.
