— Думаю, твоя начальница предпочла бы заняться этим сама, — возразил он. — Она ведь та самая героиня газетных заголовков из Атланты? Спорим, она уже мчится туда, чтобы забрать всю славу себе.
Джо посмотрела на бывшего супруга как на загостившийся в холодильнике несвежий кусок мяса.
— Ты лучше не думай, Рич, голова заболит. Не мучай себя, все равно не поймешь, что прославиться в «Клэрион» можно только одним путем: попасть под колеса фургона теленовостей из Миннеаполиса.
— Тогда зачем ехать? — возразил Рич, взял двумя пальцами сигарету, глубоко затянулся и выдохнул облако дыма, окружившее его голову серым нимбом, прежде чем подняться под потолок.
Джолин скривилась от отвращения и покачала головой, удивляясь собственной глупости. Господи, и она еще с ним спит!
— Не доходит, да? Ричард, не у всех есть богатые жены. Некоторые зарабатывают на жизнь собственным трудом и гордятся этим. По-моему, я делаю свою работу хорошо.
— Ага, — хохотнул Рич. — Правда, это всем по фигу. Она дернулась, будто он ударил ее. Сукин сын Рич умел делать ей больно; он мало что еще умел так же хорошо. Джолин прищурилась, чтобы не заплакать.
— Сволочь.
Она схватила первое, что попалось под руку — массивную пластмассовую пудреницу, — и швырнула в него. Рич отбил пудреницу ладонью, крышка открылась, и в воздух взметнулось облако сладко пахнущей пудры.
— Джолин, ты что?
Кашляя от дыма и пудры, он голым вскочил с кровати, запутавшись в простыне. Джо кинулась к двери, но не успела повернуть ручку, как сильная рука Рича обвила ее талию и опять прижала к себе. Джо яростно сопротивлялась. Сбежать отсюда поскорее — прочь от Ричарда, от себя самой, из захламленной тесной спальни, из маленького грязного домика.
— Перестань, Джолин, — шептал Рич, щекоча ей ухо усами, мягкими, как старая кисточка для бритья. — Прости меня. Я не то хотел сказать. Не бросай меня, детка, не уходи, не надо.
Он говорил еще что-то — столь же пошлое и затертое.
— Обойдешься. Я ухожу, — буркнула Джолин, часто моргая, чтобы загнать назад слезы. Может, ей не хватает гордости, чтобы послать его и не спать с ним, но плакать у него на глазах она не станет, черта с два. Она оттолкнула его руки и снова шагнула к двери.
— Я подожду тебя здесь, — вкрадчиво промурлыкал Ричард.
Джо замерла, едва коснувшись облезлой бронзовой ручки, собираясь с силами, которых ей вечно не хватало, когда он появлялся на пороге.
— Не утруждай себя.
— Вам лучше подождать в кабинете шерифа. С этими словами Лоррен Уорт решительно взяла Элизабет за локоть и провела между рядами серых металлических столов к двери личного кабинета Дэна Янсена. Телефоны на посту звонили наперебой, с улицы доносился слабый гул. Видимо, самые догадливые из репортеров решили осадить здание суда и дождаться шерифа. Лоррен, похоже, ничуть не вдохновляла перспектива общения с прессой. Ее тонкие губы сжались в почти невидимую белую линию, подведенные брови сердито нахмурились над раскосой оправой очков. Ничего не говоря, она втолкнула
Элизабет в комнату, сунула ей в руки чашку черного кофе и кинулась обратно к посту, захлопнув за собой дверь.
Элизабет отставила кофе и вытащила из сумки сигарету. На письменном столе блеснула бронзовая табличка с жирными черными буквами: «СПАСИБО ЗА ТО, ЧТО ВЫ НЕ КУРИТЕ». Она положила табличку надписью вниз и закурила. Пусть Янсен благодарит других, а она после всего, что ей пришлось сегодня вынести, заслужила по крайней мере одну сигарету.
Зажигалка у Элизабет была плоская, тонкая, с гравировкой на матовом золотом корпусе «Б. от Э. с любовью» — безделушка на память, из тех, что ей удалось прихватить с собой, когда Брок выставил ее за дверь их семейного гнездышка в Стюарт-Тауэр. И «Никон», лежащий сейчас на стуле напротив с нацеленным в потолок дорогущим объективом «Хассельблад», тоже оттуда. Пустячок, а приятно.
Не то чтобы Элизабет одобряла воровство, вовсе нет. Весь ее цинизм был исключительно для самозащиты, а вообще она прекрасно знала, что такое хорошо и что такое плохо, и свято верила в справедливость. Но иногда приходится стоять за себя, и, если разобраться по справедливости, Брок во время бракоразводного процесса сильно попортил ей кровь, так что зажигалку и фотоаппарат можно расценивать как частичную компенсацию за упадок сил и моральное опустошение, навалившиеся на нее после развода. Мало, но лучше, чем ничего.
Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Элизабет стала кружить по кабинету, оглядываясь по сторонам и пытаясь понять, что за человек Дэн Янсен. Не то чтобы это действительно было ей интересно. Судя по первому впечатлению, Дэн Янсен — ублюдок, каких мало, просто врага надо знать в лицо, это она когда-то запомнила на всю жизнь. И потом, если уж так вышло, надо использовать время с толком и собирать материал для будущей статьи. Конечно, «Клэрион» — не ежедневная газета с миллионным тиражом, а всего-навсего городской листок, выходящий раз в неделю в богом забытой глуши, но профессионал и в глуши профессионал, и она будет работать как надо.
Кабинет у Янсена был самый обыкновенный, с белыми стенами и большим, наглухо закрытым жалюзи окном в холл. Пол затянут серым ковровым покрытием. Стелла-5ки с рядами черных папок-скоросшивателей, дипломы и грамоты в простых черных рамках на стене, компьютер на письменном столе. Обычная, стандартная обстановка, абсолютно безликая. Ни охотничьих трофеев, ни футбольных кубков или других спортивных сувениров.
Дэн Янсен аккуратен. Дурной знак. Аккуратные мужчины любят контролировать абсолютно все и всех вокруг себя. Брок тоже был патологически аккуратен и хотел управлять всем миром. Письменный стол Дэна Янсена свидетельствовал о полном контроле над обстановкой: папки пронумерованы, снабжены одинаковыми белыми наклейками, выстроены в идеально прямую линию, как солдаты на параде, пресс-папье без единого пятнышка, ручки в особой подставке рассортированы по цвету чернил.
Рядом с телефоном Элизабет обнаружила единственный в кабинете личный предмет — деревянную рамочку, и взяла ее в руки. С фотографии застенчиво улыбалась девчушка лет десяти-одиннадцати, совсем маленькая, еще не успевшая повзрослеть. Каштановые хвостики, смешно наморщенный нос, россыпь веснушек на щеках. Девочка стояла на лужайке, одетая в мешковатые шорты и ярко-оранжевую майку, с листком бумаги в руках, на котором разноцветными фломастерами было выведено: ПАПОЧКА, Я ТЕБЯ ЛЮБЛЮ.
Элизабет чуть не села от удивления. Папочка.
— Господи помилуй, — пробормотала она, — нашлась же такая, что вышла за этого сукина сына.
— Уверяю вас, она уже давно осознала свою ошибку, — язвительно сказал мужской голос у нее за спиной.
