— Так что ты нашёл в колодце? — спросила Дана так, словно как можно быстрее хотела закончить разговор.
И отпила вина, одновременно наблюдая за ним поверх края бокала; её глаза потемнели от нарастающего раздражения и боли — что было ему слишком хорошо знакомо.
Это не она отправила записку. Хад просто обманывал себя. Дана всё ещё была уверена, что он её предал.
— Кости были человеческие, но ты и сама это уже знаешь, — ответил он, обретя дар речи.
Она кивнула, ожидая большего.
— Мы не будем уверены до тех пор, пока Руперт не позвонит из криминалистической лаборатории, но, по его мнению, тело принадлежит белой женщине в возрасте от двадцати восьми до тридцати пяти, и она пролежала в колодце около пятнадцати лет.
Он встретился с ней взглядом и увидел ужас в её глазах.
— Всего лишь пятнадцать лет?
Хад кивнул. Кажется, Дана, как и он, ожидала что останкам много лет и они не имеют никакого отношения к их жизням.
Она выдохнула.
— Как она туда попала?
— Её убили. Руперт считает, что женщину бросили в колодец, а потом застрелили.
Дана выпрямилась, с шумом опустив ноги на пол.
— Нет.
Она поставила бокал на стол, едва не расплескав вино. Не раздумывая, Хад дотянулся, чтобы удержать фужер и успокоить её. Их пальцы встретились. Она резко отдернула кисть, словно он резал её ножом. Хад убрал свою руку и поднял бокал, сожалея, что не попросил чего-то покрепче.
Дана откинулась на спинку стула, скрестив руки и опустив ноги на пол. Она была потрясена. Он гадал, от рассказа ли о костях в колодце, или от его прикосновения. Разве она не мечтала о том, как могла сложиться их жизнь, если бы она не разорвала помолвку? Сейчас они были бы мужем и женой. Он об этом думал постоянно, всегда глубоко сожалея.
Хад не стал говорить, что женщина была жива и, возможно, просила о своего убийцу о помощи, когда тот толкнул её в колодец.
— Мне придётся допросить твою семью и всех, у кого был доступ на эту территорию, а также тех, кто знал о высохшем колодце, — сказал он.
Дана, казалось, не слышала его. Она смотрела в большое окно. Снаружи огромными пушистыми хлопьями падал снег, закрывая вид на горы.
— Каким оружием она была застрелена?
Он замешкался, но потом ответил:
— Руперт считает, тридцать восьмым калибром. — Хад помедлил чуть-чуть, затем добавил — У твоего отца всё ещё есть револьвер такого калибра?
Её удивил вопрос — она уставилась на него.
— Понятия не имею. Зачем…?
Её взгляд окаменел.
— Ты думаешь, что…
— У тебя в доме есть оружие? — официальным тоном спросил Хад
В ответ на это она прищурилась.
— Только двустволка у двери. Но можешь обыскать здесь всё, если не веришь мне.
Он вспомнил ружьё. Заряженное дробью ружьё Мэри Джастис Кардуэлл держала у двери, чтобы отпугивать медведей от курятника.
— Ты не знаешь, кем могла быть женщина в колодце? — спросил он.
— Пятнадцать лет назад мне было шестнадцать. — Она встретилась с ним глазами. Что-то жаркое вспыхнуло в них, словно она тоже помнила свой шестнадцатый день рождения и их первый поцелуй.
— Ты не помнишь, не исчезала ли какая-нибудь женщина примерно в то время? — продолжил он странным голосом. Она тряхнула головой, не отводя от него глаз.
— А разве нет заявления о пропавшей?
— В Боузмане пожар в судебных архивах двенадцать лет назад уничтожил все записи, — ответил Хад.
— Так мы можем никогда и не узнать, кем она была? — спросила Дана.
— Возможно. Но если она местная, кто-нибудь обязательно вспомнит. — Он достал блокнот и ручку из кармана. — Мне нужен номер телефона Джордана, чтобы связаться с ним.
— Он прилетит сюда завтра. Скорее всего, остановится у Ангуса, но уверена, что он тебе позвонит.
Хад нашёл странным то, что она назвала отца по имени. Что же происходило тут все эти годы, пока его не было?
— Ты знаешь, где их найти, — продолжила Дана. — Ангус в ближайшем баре. Клэй в своей студии в старом Эмерсоне, в Боузмане. А Стейси… — Её голос надломился. — Что ж, она там, где ты её оставил.
Хад удивил сам себя, приняв удар и даже не поморщившись.
— Мне очень жаль было услышать о несчастном случае с твоей матерью.
Хаду сказали, что Мэри сбросила лошадь, и женщина перенесла тяжелую травму мозга. Некоторое время она оставалась жива, но так и не пришла в сознание.
Дана встретилась с ним взглядом.
— Ты всегда ей нравился.
Она произнесла это таким тоном, словно это была единственная ошибка, допущенная её матерью.
— Поэтому ты продаешь ранчо?
Она поднялась из-за стола.
— Что-нибудь ещё?
Он понимал, что не стоило упоминать о продаже поместья. Кроме того, он почувствовал, что это не его дело и сегодня не тот день, чтобы спрашивать.
Допив вино, Хад поднялся со стула. Взял стетсон и нахлобучил его на голову.
— Вижу, ты опять забыла надеть кольцо.
Дана прокляла себя за то, что вообще солгала о помолвке, не говоря уж о кольце.
— Камень расшатался, — ответила она, увеличивая количество лжи между ними.
Тридцать один год она не врала, но превратилась в закоренелую лгунью, как только Хад вернулся в город.
— Ты не помолвлена с Лэнни Ранкином, — мягко заметил он. — Так ведь?
Она подняла подбородок, готовая защищать свою ложь до самого конца.
— Это вообще не твоё дело…
— Почему ты солгала мне, Дана?
Что-то в его голосе остановило её. Очевидно, он решил, что Дана сделала это потому, что до сих пор думала о них и хотела заставить его ревновать. Этот день можно будет назвать худшим в её жизни.
— Не хотела, чтобы ты решил, будто у нас с тобой есть шанс.
Он улыбнулся.
— О, по твоему отношению ко мне это можно ясно понять. Тебе не нужно было выдумывать помолвку. — Он прищурился. — Почему парень не сделал тебе предложения? С ним что-то не так?
— Нет, — огрызнулась она. — Мои отношения с Лэнни тебя не касаются.
Дана видела, как вращаются винтики в его упрямой голове. Теперь он точно считал, что она всё ещё питает к нему чувства.
— Ты самый надоедливый мужчина из всех, кого я знаю, — проворчала она, направляясь к двери, чтобы его проводить.
Мягкий смешок Хада донёсся сзади, пронзив сердце воспоминаниями. Воспоминаниями о том времени, когда они были вместе.
— По крайней мере, хоть это у меня всё ещё есть, — заметил Хад, переступив через порог на улицу, когда Дана открыла дверь.
Он заметил, что Джо следовал за ними и теперь стоял у её ног. Старый пёс оглох и едва передвигался, но дураком не был. Когда дело доходило до критической ситуации, он знал, кому хранить верность.
