Подобный звук в подобном месте – этого было вполне достаточно, чтобы я затряслась от страха. И вслед за тем я увидела то, что до меня определили острый нюх и тонкий слух животного. Что-то надвигалось на нас из темного конца коридора.
Ноги мои приросли к месту. Я была не в состоянии двинуться, чтобы укрыться хотя бы в сомнительной безопасности зала. Когда нечто приблизилось, я услышала звук шаркающих ног и хриплое дыхание астматика. Все это придало мне мужества. Что бы такое к нам ни приближалось, это было нечто живое, поскольку оно все-таки дышало.
Наконец лицо пришельца оказалось в желтом круге света свечи. В первое мгновение я его не узнала, так гротескно изменил черты этого лица мерцающий неверный свет. Рот незнакомца был открыт, обнажая ряд коричневых неровных зубов.
– Ну, так я и думал, – пробормотал надтреснутый голос. – Шныряете все, в доме всюду суете свой нос. Подумать, так вы уже здесь хозяйка.
Разобрать, что говорит Ангус, было вовсе не просто, даже когда он изо всех сил старался говорить на своем отвратительном подобии английского, но сейчас я сразу поняла его. В одно мгновение избавившись от суеверных страхов, я нахмурилась, глядя в его уродливое лицо.
– Как вы осмелились сказать мне такое!
– Ох, я-то знаю, все Гамильтоново хозяйство через годик будет твоим – лукавая ведьма! Лучше бы среди нас появился сам дьявол!
– Простите, но мне здесь ничего не нужно!
– Ты врешь, – любезно отвечал Ангус. – Но его тебе не получить – только не Гамильтона. Про все остальное сказать не могу... – И он испустил несколько надтреснутых хрипов, которые, судя по всему, означали смех.
Определенно, Ангус в хорошем настроении был несколько более терпим, нежели Ангус, застигнутый врасплох. И все же я невольно отступила на шаг, чтобы оказаться подальше от этой отвратительной пародии на веселье. Голова Ангуса последовала за мной, высунувшись из хламиды, словно голова древней черепахи. Его морщинистая желтая клешня потянулась следом и ухватила мою руку.
– Его не получишь, – повторил он. – Достаточно он имел дела с женщинами, той, другой, хватило.
Я не могла двинуться, даже если бы и хотела. Костлявые пальцы сдавили мою руку, как тиски.
– Какой другой? – Я едва узнавала свой собственный голос. – Вы имеете в виду миссис Гамильтон, не так ли? Ангус, ведь вы тогда были здесь. Я знаю, что были. Что произошло с миссис Гамильтон? Как она... как она умерла?
Искривленные пальцы Ангуса ослабили хватку. Он заморгал, глядя на меня, словно был сильно испуган.
– Спроси хозяина, – пробурчал он.
– Что вы хотите этим сказать?
– Есть только один, который знает. – Голос старого слуги понизился до хриплого шепота. – Она уехала, в один день, четырнадцать лет па-зад – туда, где холмы. И он поскакал за ней. И она уже не вернулась. Никто никогда уже не видел ее живой – только Гамильтон. – Он схватил мое запястье и согнулся вдвое в пароксизме всхлипывающего хохота. – Ну же, спроси Гамильтона, как она умерла! Что в тебе его не спросить?
Когда наконец мне удалось улизнуть – Тоби не отставал ни на шаг, урча позади меня, – вслед мне раздался смех Ангуса, похожий на хохот гоблина.
Мне не давал покоя вопрос, почему хозяин держит в доме такого демона, как Ангус? Между ними, похоже, никогда не было особой любви; я частенько видела, как глаза Ангуса загораются ненавистью, когда он смотрит на человека, которому поклялся служить. А мистер Гамильтон презирал Ангуса. И тем не менее, когда с Аннабель случилось несчастье, он отверг помощь других слуг и оставил одного только Ангуса...
Чтобы развеяться, я вышла пройтись и случайно оказалась у парадных дверей дома, между двумя высокими соснами, стоявшими по флангам подъездной дорожки. Сразу за соснами дорога заворачивала на скотный двор. Под одним из деревьев красовался большой камень, похожий формой на грубое кресло. Я уселась там, в тенистом холодке сосны.
Отсюда я могла видеть всю долину, нежные голубые склоны казались совсем близкими. Я вдруг осознала, что не смотрю ни на птиц, ни на склоны гор. Мои глаза были прикованы к дороге, идущей в Эдинбург, по которой в любой день мистер Гамильтон мог вернуться домой.
Я хотела, чтобы он вернулся. Мне казалось, что стоит мне его увидеть, как черные, ужасные подозрения, поселившиеся в моем сознании, померкнут, улетучатся, и окажется, что это – болезненное воображение, и ничего больше. Я сама создала тайну там, где была лишь естественная для мужчины сдержанность по отношению к его личным чувствам, а злой старый слуга попытался напугать меня. Мне просто нечем было занять свою голову. Поскольку мистер Гамильтон уехал, я лишилась наших прогулок верхом. Я скучала по ним. Я скучала по нему...
О, нет! Было бы умнее найти себе какое-нибудь здоровое занятие – что-нибудь утонченное, приличествующее леди, что-нибудь, что требует сосредоточенности и внимания. Дикая красота раскинувшейся передо мной картины подсказала мне ответ. На следующий же день я взяла свой планшет для набросков и карандаши и уселась на камень под сосной. Не могу сказать, чтобы мои усилия увенчались успехом; тяжелая красота пейзажа была слишком грандиозна для моих любительских способностей.
Как-то после полудня я сидела на своем обычном месте и рисовала. День был таким ясным, что я могла видеть лиловые тени в ущельях и кустарники, покрывавшие склоны Бен-Макдьюи, а воздух был таким теплым, что я расстегнула две верхние пуговицы моего лифа. Работа продвигалась. Теперь, если мне удастся прочертить линию деревьев под утесом... я подняла глаза от наброска. И тут же вскочила на ноги, позволив и наброску и карандаша посыпаться на землю. Прямо передо мной на лошади сидел джентльмен. Это был очень привлекательный юноша, элегантный блондин.
Не успела я двинуться, как прекрасное видение уже спрыгнуло с лошади. Юноша заставил меня сесть снова, собрал мои рисовальные принадлежности и весьма горячо принес мне свои извинения.
– Не стоит извинений, сэр, – ответила наконец я, несколько придя в себя. – Я была погружена в работу, вашей вины здесь нет.
– Я видел, что вы увлечены. – Молодой джентльмен вгляделся в мой измятый рисунок. – Какая тонкая работа! Восхитительный вкус! Любой может сказать, что вы учились рисованию у самых лучших мастеров.
– О нет. Мой отец...
– Да, конечно. Мне известна его репутация в ученом мире.
– В самом деле? – Я внимательно изучала джентльмена. Он не походил на человека, который мог бы с обожанием относиться к весьма сложной для понимания эрудиции моего отца, и при ближайшем рассмотрении я обнаружила в нем одну не слишком приятную особенность – он не отвечал на мой взгляд прямым взглядом.
