Я вскоре была дома, и дядиного звонка ждала недолго. Он подробно рассказал обо всем. А именно: особа, интересовавшаяся, приехал ли Яцек, была эта панна Норман. Портье точно это вспомнил. Однако дядя предполагал, что панна Норман может не иметь ничего общего с женщиной, которая нас интересует. Она могла просто знать Яцека за границей или даже познакомиться с ним в Варшаве в каком-либо посольстве.
В любом случае, не стоило оставлять и этого следа, и дядя пообещал, что в течение суток наверняка узнает, кто такая панна Норман и как она выглядит.
Я сказала:
— Есть у меня такое предчувствие, что если это и не она, то все же каким-то образом с ней связана. Бога ради, дядюшка, хорошо все разведайте, потому что такая шантажистка, в конце концов, может сделать вид, что не умеет разговаривать по-польски. Поверьте в мое предчувствие.
— Детка, я приму все это во внимание, — засмеялся он. — Однако то, что я знаю о ней сейчас, вроде не подтверждает твоего предчувствия. Я сделаю все…
Наш разговор неожиданно прервался. Позвонили с междугородной и сказали, что меня вызывает Париж.
Все-таки он поехал в Париж!
После нескольких «алло, алло!» я услышала голос Яцека. Прежде всего, он спросил меня о здоровье, сказал, что скучает по мне и все время был очень занят, а потом сообщил, что важные дела задерживают его в Париже еще на несколько дней. До сих пор его звонок ничем не отличался от обычных. Но вот он спросил:
— Как поживаешь, Ганечка, ничего нового не произошло?
— Ничего. А что могло произойти? Он несколько мгновений колебался, потом сказал:
— Ну, значит, все в порядке. Будь здорова, вспоминай меня и ни в коем случае не думай обо мне плохо.
Это был слишком выразительный намек.
— А чего бы я должна о тебе плохо думать?.. И что значит «ни в коем случае»?..
Он немного смутился. В голосе его послышалась неуверенность.
— Ну, может, ты думаешь, что я здесь развлекаюсь и поэтому не спешу возвращаться.
— Я так совсем не думаю, — ответила я отчетливо.
Это должно его насторожить. Но Яцек непринужденно ответил:
— Ты лучшая жена в мире. Поверь, я работаю здесь как вол, с утра до вечера. До свидания, любимая.
— До свидания, Яцек. До встречи.
Я положила трубку и не могла сдержать улыбки. Следовательно, он не сбежал от меня! Он все-таки меня любит! Кто знает, может, задержка с возвращением связана с этой его скандальной женитьбой?.. Так или иначе, разговор этот очень меня успокоил.
Наконец, задержка Яцека была мне только на руку. Не из-за Тото, нет, упаси боже, а из-за той женщины. Неужели мне изменяет интуиция? Действительно ли эта мисс Элизабет Норман — его первая жена?
Что касается разницы ее инициалов с написанной под письмом буквой «Б», то тут у меня вдруг исчезли всякие противоречия. Ведь буква «Б» могла быть сокращением ласкательного имени: Бесси, Бетси, Бет, Бес или Бетти. Англичане очень часто называют таким образом своих Элизабет. Как она выглядит — вот что самое важное. Она явно старше меня. Но достаточно ли она красивая, чтобы со мной соперничать? Ведь в этом деле имеет значение не только то, согласится ли она исчезнуть, получив определенную сумму денег, но и то, захочет ли Яцек к ней вернуться. Из телефонного разговора с ним я могла сделать вывод, что у него такого намерения нет. Однако кто знает, не сумеет ли та ужасная женщина заставить его изменить свое решение. О, она очень ошибается, если думает, что я легко отрекусь от своих прав! В конце концов, я не остановлюсь даже перед скандалом. Даже перед тем, чтобы вмешать в это дело отца.
Мое хорошее настроение испортила мысль: когда моя соперница много лет назад покинула Яцека, он, видимо, любил ее или, во всяком случае, она имела на него такое влияние, что осталась в его памяти как нечто добытое и утраченное, а, следовательно, тем больше желаемое. Трудно сказать, не оживет теперь в нем это чувство.
Эти мои размышления прервала тетя Магдалена, которая услышала звонок междугородной станции и пришла надоедать мне своими вопросами: «А что Яцек делает?.. А что говорил?.. А когда вернется?..» Я никак не могла от нее избавиться, а было уже четверть седьмого. А я ведь еще в шесть должна была позвонить пану Тоннору. Но, в конце концов, я нашла способ ее напугать. Я вспомнила, что тетя очень боится инфекции, потому и сказала:
— Вы знаете, тетушка, наверное, я съела сегодня за обедом что-то плохое. Мне так дурно…
И состроила кислую мину, которая не оставляла никаких сомнений в правдивости моих слов.
Тетя немного побледнела и вдруг поднялась. Не глядя на меня, воскликнула:
— Дорогая, немедленно прими какое-то лекарство! И, может, ложись в постель. Или выйди на свежий воздух… Прости, но у меня дела.
Когда она была уже у дверей, я умышленно начала икать. Не могла отказать себе в таком удовольствии. Тетя рванулась вперед, словно лошадь, подхлестнутая кнутом, и, в конце концов, перешла на рысь.
Не изымая этого отступления из дневника п. Реновицкой, хочу, однако, определенно отметить, что ничуть не одобряю такого поведения автора относительно тети собственного мужа. Вообще, устрашение теток с помощью симуляции неприятных физиологических проявлений — метод, давно уже осужденный и по большей части, как я сам не раз имел возможность убедиться, неэффективный. Тети по самой природе своей скорее склонны помочь близким лицам в случае каких-либо возмущений в их организме, чем бежать прочь. Они делают это, я бы сказал, даже с немалым удовольствием. (Примечание Т. Д.-М.)
Я боялась, что уже не застану Тоннора. Однако он был дома и сразу узнал мой голос.
— Я ждал вашего звонка, — сказал приветливо.
— Не думайте, пожалуйста, — отметила я, — что я позвонила бы вам, если бы не забыла у вас Гальшкиних писем. Речь идет о ней и только о ней.
— О-о-о, — сказал он своим приятным баритоном. — Я никогда не осмелился бы предположить, что вы изволите вспомнить обо мне по какому-либо другому поводу.
В его голосе чувствовалась самоуверенность, и я решила дать отпор.
— Ваша скромность говорит о том, что у вас есть чувство реальности, но это не имеет отношения к делу. У меня мало времени. Не хотелось бы посылать никого из прислуги, потому что не могу ни на кого положиться. Предпочла бы уладить это дело сама.
— И я, простите, тоже так считаю.
— Могу ли я прийти к вам сейчас? То есть, примерно через полчаса?
— Сделайте одолжение.
Я надела свое красивое гранатовое платье с белой отделкой. Правда, я его уже давно ношу, но сейчас это не имело значения, так как он никогда не видел этого платья. К нему выбрала шляпку на три тона светлее, вроде зуавского кепи, и беличьи меха. Они меня молодят. А в каракулевых, в которых я была у него первый раз, я выгляжу хотя и намного нежнее, но старше. Надушилась духами «Voyage de noce». («Свадебное путешествие» (франц.)), которые имеют весьма пикантный запах.
