- Мне неловко всем объявить, что у меня домработница. Понимаешь?
- Почему неловко?
- Потому. Вера Васильевна вот уже много лет Помогает мне по хозяйству. То есть помогала. А потом... Словом, она собиралась выйти замуж, но теперь вновь оказалась в сложном финансовом положении...
Герман тщательно подбирал слова, но Завьялов и половины не услышал, потому что внимательно приглядывался к Вере Васильевне. Лицо знакомое. Но это не удивительно. Прожив столько лет на Фабрике, трудно встретить человека, лицо которого незнакомо. Женщине чуть за сорок. Бледна, щеки впалые. Когда-то была красива, но теперь в темных волосах мелькает седина, кожа сухая, вокруг глаз заметны морщинки. Она старше Германа. Нет, не любовница. Косметикой не пользуется, седину не закрашивает, одета плохо - в старые джинсы и свитер ручной вязки. Даже Валюша по сравнению с ней — королева. Чего они оба так испугались?
- Меня дочка ждет, - просительно посмотрела на Германа Вера Васильевна. - Ей рожать скоро. Мало ли что. Я пойду?
- Конечно, - кивнул Горанин. - Сколько я вам должен? - Давайте выйдем в коридор и там рассчитаемся.
Как хлопнула входная дверь, он не услышал. Должно быть, Вера Васильевна прикрыла ее аккуратно, тихо. Завьялов сидел, уставившись в телевизор. Ему показалось странным - Горанин ходит по дому босой, полуодетый. И женщину, похоже, это нисколько не смущает.
- Значит, это твоя домработница? - спросил он, когда Герман вернулся.
- Ну да. - сказал бывший друг, натягивая рубашку.
- Постой... Та самая Верка, которая...
- Сплетни о нас - чушь собачья. Вера Васильевна ходит ко мне. Тайком. Я не хочу объявлять об этом. У нее двое детей. Сыну двадцать два, он учится. Дочь скоро родит. Сам понимаешь, деньги нужны.
- Не знал, что ты такой--Какой?
- Добрый. И стеснительный.
Герман смущенно кашлянул и виновато сказал:
- Соседи немного в курсе. Слух-то по городу идет, но не все правильно понимают.
- Я понял правильно.
- Слушай, что случилось, зачем пришел-то? -резко сменил тему Герман.
- Да ты же сам в гости звал!
- Может, поужинаешь со мной? Вера борщ сварила. Вкусный. Она хорошо готовит. Налить?
Герман предложил выпить водочки, под борщ, но Завьялов отказался, он все раздумывал, как заговорить о деле. Горанин выпил один, и пока они ели, нахваливал кулинарные способности своей домработницы. Что-то здесь было не то.
- Послушай, имя Павел Павнов тебе ни о чем не говорит? — спросил, наконец, Александр.
- Нет. А кто это? - Герман с хрустом откусил соленый огурец...На светлую рубашку капнул рассол.
- Выпускник юрфака. С красным дипломом окончил.
- Да? И что? - равнодушно спросил Горанин, аккуратно промокнув салфеткой яркие, чувственные губы.
- Ты вспомни. Нигде не пересекались? Быть может, ты дело вел, в котором он фигурировал?
- Павнов? Выпускник юрфака? Не было такого, - уверенно сказал Герман.
- А на бытовой почве? Девушку, например, у него не уводил?
- Я? Девушку? У какого-то сопливого мальчишки? Тоже мне, соперник!
- Тем не менее, он за тобой следит.
- Да ну тебя, - отмахнулся Горанин. - Ты, Зява, стал ревнивым и мнительным.
- Смотри. Я тебя предупредил.
- Так ты за этим пришел?
- Сам посуди, разбили машину, похожую на твою. Манекен, похожий на тебя, сломали, украли костюм. Возможно, изрезали его на куски. Дальше что?
Горанин даже рот раскрыл. Уставился на приятеля, словно привидение увидел. Выражение лица у него было странное.
- И еще рисунки, - напомнил Завьялов.
- Какие рисунки?
- Мои. То ли между нами телепатическая связь, то ли он их находит и...
- Зява, ты бы пошел показаться врачу, - ласково сказал Герман. - Хочешь, я договорюсь?
- Ты что, мне не веришь?
- Все это последствия контузии. Твои, гм-м-м... галлюцинации.
- Павел Павнов реально существует. Я видел его сегодня. Сначала в городе, потом на Пятачке, на рынке. Можешь спросить у Оли Соловьевой.
- Кто такая Оля Соловьева?
- Моя бывшая одноклассница. Она там сигаретами торгует. На рынке.
- Ну хорошо. Я наведу справки.
- Только поспеши. Он опасен.
- Я, знаешь ли, тоже, - самодовольно сказал Герман.
- А если у него оружие?
- Да хватит меня пугать!
- Только не говори потом, что я не предупреждал. Ты знаешь мое чутье. Скоро в городе будет труп.
- Чей? - пристально глянул на него Герман.
- Этого я не знаю. Но предполагаю, что твой.
Горанин расхохотался. До слез. Потом поднялся и направился к шкафчику, где на одной из полок лежала пачка сигарет. Открыв, протянул Александру:
- Закурим?
- У меня свои.
- Значит, ты пришел меня предупредить, - сказал Герман, глубоко затянувшись. - Вот видишь, нервничаю. Чаще курю. За предупреждение спасибо. Только убить меня не так-то просто. Не хвастаясь, стреляю я лучше сопливого мальчишки, который только думает, что может убить человека. А если он на меня с ножом набросится...
Горанин привычно расправил широченные плечи. «Медведь, - подумал Завьялов. - Такой заломает».
—Ну так что, Зява? - пристально посмотрел на него Герман. - Ты успокоился?
- Я, пожалуй, пойду, — Александр затушил сигарету и поднялся.
- Тебя проводить?
- Нет, спасибо. - Вспомнилась та апрельская ночь, когда в него стреляли. - Сам дойду.
«И зачем пришел? - думал он, шагая в сторону Фабрики. Убедиться, что Герман по-прежнему силен? Что убрать его с дороги можно только проявив чудеса изобретательности? По словам Ольги, Павел Павнов - умница, круглый отличник. Рано ли, поздно способ он найдет...»
Прошло три недели, ночи стали такими длинными и темными, что на жителей N постепенно нападала спячка. Даже молодежь, собирающаяся на Пятачке, поутихла. После работы все спешили по домам. Осень, сумерки года, перевалила за половину, приближалась его ночь, долгая зима. А зиму в N откровенно не любили. При хроническом безденежье зима, что тяжелая ноша, придавливает к земле и заставляет экономить силы.
По настоянию Маши Завьялов вновь бросил курить. Уже в который раз. Но теперь твердо. Носил в кармане лекарства, словно страховой полис. «Если станет хуже - выпью, - думал он, - но надо держаться. Здоровый ты, пока не признаешь себя больным.» Три недели они с женой вели себя сдержанно, словно нашалившие дети, примерное поведение которых доставляет удовольствие родителям, а меж тем зреет новый конфликт. Алек-• сандр чувствовал, как внутри сжимается пружина. Ну сколько можно молчать?
Если неглупые люди чувствуют, что друг другом недовольны, они идут на уступки. Кто-то делает шажок назад в надежде, что другой это оценит. И отблагодарит. Но тот, другой, не хочет оказаться проигравшим, он делает свой шажок назад. Так они пятятся, пятятся, пока расстояние между ними не станет таким же, как в первый день знакомства. Тогда окажется, что стоят друг перед другом совершенно чужие люди, но каждый почему-то ждет благодарности!
