– Это ты любишь, – заметила Галя, – в воздух палить.
– …Это было ужасно, – не обратив внимания на реплику, продолжил Шилов, – я никак не хотел поверить в то, что я заблудился в трех соснах, где-то рядом была моя деревня, но выйти к ней я не мог, меня, что называется, леший водил. Я пытался рассуждать здраво, выходило, что я должен вернуться назад, но ночь уже полностью вступила в свои права и лес позади пугал меня своим мраком и неизвестностью больше, чем незнакомое поле впереди. Так я стоял, не решаясь сделать решающий шаг. Больше всего меня убивало то, что, уходя, я, оставил на столе и выпивку, и закуску нетронутой. Вдруг я увидел свет в снежной бесконечности поля, и не раздумывая более, побежал вперед. Я сразу понял, что это охотники, промышляющие зайца на машине. Я кричал, свистел и даже выстрелил, но свет стал быстро удаляться, а вскоре и совсем исчез. Я слишком поздно понял свою ошибку, не надо было раньше времени обнаруживать себя, я их просто-напросто спугнул, потому что охота на машине запрещена правилами охоты, они браконьерствовали и испугались меня, приняли за егеря. Теперь уж я был совершенно один в поле и, конечно, воин из меня был никудышный. Снег продолжал валить с небес, делая из меня снежную бабу, вернее деда и пошел я ветром гонимый, уповая только на свое везение. Благо не было мороза. Я шел, тихо матерясь и думая о своем домике, о водочке и о чайной колбасе, которую намеревался, не буде дичи, изжарить в печи, и слюни текли у меня, и слезы одновременно. Вот где трагедия, а вы говорите Шекспир…
– …А у меня спиннинг «Шекспир», – обрадовано сообщил Костин.
– …К спиннингу у меня нет претензий, – сказал Шилов.
– Короче говоря, шел я, шел, в карьер в какой-то попал, откуда в поле карьер? Но я в него попал, еле выбрался. Когда выбрался, увидел свет фонарного столба, я так предположил, разглядеть, как следует, сквозь снежную пелену было трудно, но казалось, не очень далеко, и я пошел на свет. Не знаю, сколько я прошел, километров десять, не меньше, но вышел к какому-то дачному проселку из нескольких домов, в одном из которых светились окна. Изнемогая от усталости, Шилов подошел к забору-штакетнику, повесил на доску свое ружье и крикнул хозяина. Дачный домик был видимо, недавно выстроен, на окнах не было штор и Шилов, ясно видел хозяев – мужчину и женщину. Отдышавшись, Шилов крикнул:
– Хозяин, хозяин. На крик почему-то вышла женщина. Испуганно вглядываясь в Шилова, она отозвалась:
– Чего вам надо?
– Я заблудился, – крикнул Шилов.
– Откуда вы? – спросила женщина.
– Из «Серебряково», у меня там дача.
– Не слыхала про такую деревню, – сказала женщина и взялась за дверь, собираясь скрыться в доме.
– Подождите, – крикнул Шилов, – мужа позовите, пожалуйста.
– Зачем? – подозрительно спросила хозяйка.
– Может он знает дорогу.
– Не знает, – категорично сказала хозяйка и закрыла за собой дверь.
Шилов потоптался на месте. Идти все равно было некуда. Он повесил на плечо ружье, тоскливо посмотрел в ярко освещенные окна, – мужчина и женщина сидели за столом друг против друга и старательно не глядели в сторону Шилова. Вдруг рассвирепев, Шилов набрал в легкие воздух и рявкнул, что было силы:
– Хозяин. На этот раз они вышли оба и остановились на крыльце, решительные и готовые к отпору.
– Я заблудился, – повторил Шилов, – как мне в «Серебряково» попасть?
– Не слыхали мы про такую деревню, – сказал мужчина, – мы городские, дачники. Вон там, внизу, местный мужик живет, пойдите к нему, он наверняка знает.
Шилов оглянулся в указанном направлении, но в снежной круговерти ничего не увидел, да и сама мысль уйти от живых людей показалась ему противоестественной. Шилов сказал, указывая на стоящий во дворе автомобиль.
– Отвезите меня в «Серебряково», я заплачу.
– Мужчина помялся, поглядывая на жену, затем сказал:
– Да я и аккумулятор снял уже.
А женщина добавила:
– Товарищ, поймите нас правильно, боимся мы и денег ваших не надо, не поедет он никуда.
– Пятьдесят рублей, – сказал Шилов, и наступила тишина, затем мужчина нерешительно произнес:
– Надо выручать человека, а? Фомича возьму с собой, а?
– А черт с тобой, – в сердцах сказала женщина, – свернет он шею по дороге, домой не возвращайся.
Вошла в дом, хлопнув дверью.
Прихватив с собой соседа Фомича, дачник отвез меня в Серебряково (как выяснилось, ушел я довольно таки далеко) и на этом мои злоключения закончились. Когда я вошел в свой дом, на часах было одиннадцать часов. Ушел из дома в семь, соответственно блуждал четыре часа. Обошлось! Я выпил водки, закусил чайной колбасой, зажарив ее предварительно в печке, но, если честно, пил я без удовольствия, а закуска долго мучила меня изжогой. Но я не сказал вам самого главного, того ради чего я вообще рассказал вам эту историю. Когда я метался ночью по лесу, когда брел по заснеженному полю, без всякой надежды на спасение, я забыл обо всем на свете. Какая к чертовой матери жена, какие дети, какие, извините, страдания, ни до чего этого не было никакого дела, а думал я только об одном, как мне жизнь свою спасти. Так, что, дорогие товарищи, тот случай сильно изменил мое отношение к жизни. А посему предлагаю выпить.
Марат наполнил стопки всем желающим и предложил выпить за спасение Шилова. Никто не отказался.
Слушавший с интересом, Костин, заметил:
– Повезло тебе, что так все кончилось.
Подбирая кусочком мяса оставшийся соус, Шилов спросил:
– Королева, сколько вы мне поставите за рассказ?
– Три с минусом, – ответила Вероника.
Шилов возмущенно воскликнул:
– Почему, я что, хуже Марата рассказал?
– Нет, Саша вы рассказывали лучше, но у Марата рассказ филантропический, а у вас мизантропический.
– Что это за собаки такие? – иронически спросил Шилов.
– У Марата рассказ человеколюбивый, а у вас нет.
– По-моему здесь против меня состоялся заговор, – обиженно сказал Шилов, – в связи с этим передо мной возникает вопрос, продолжать ли мне оставаться на балу или отправиться в объятия Морфея, и я делаю выбор в пользу Морфея.
– Я дам тебе объятия Марфы, – не расслышав, сказала Галя, – такую Марфу покажу, что мало не покажется. Пусть нам Вероника что-нибудь расскажет.
– Нет уж, увольте, – сказала Вероника, – сама рассказывай.
– Эх, – тяжело вздохнула Галя, – я бы рассказала, да у меня кроме этого подлеца никого в жизни и не было.
– Ты сушеная змея, – сказал Шилов, – к тому же еще и провокатор; было бы сейчас военное время, шлепнули бы тебя без следа и следствия.
– А что, все рассказывают, пусть и Вероника что-нибудь расскажет, – не унималась Галя.
– А ты, будешь рассказывать? – ядовито улыбаясь, спросил Шилов.
