— Потемнеет — покрасишь. В любом случае — девочка удачная. Эдакая лолиточка.
— Как тебя зовут? — Спросил меня человек.
— Эля, — ответила я.
— Эля, — повторил он. — Эль. Ты знаешь, что Эль по-французски — "она"?
— Нет, — ответила я.
— С детьми столько проблем, — вздохнул человек и жестом приказал мне отойти. Я пошла и села рядом с Русланом.
— Серж, с детьми намного меньше проблем, — заверил его доктор. — Они быстро привыкают ко всему. К тому же эти — они же инкубаторские. У них вообще нет личности практически. Чистый лист. Серж, если бы не чертов пожар, я бы не напрягал тебя… Но теперь что делать?! Нам негде их выращивать. Из чужого интерната мы не сможем так просто их забрать, вопросы возникнут, сам понимаешь. Можно просто бросить их, но столько сил, столько труда уже вложено! Зря что ли твой отец старался? Он так тщательно подбирал родителей — ты посмотри — они же просто загляденье! Маленькие куколки!
Доктор подозвал Руслана. Когда тот подошел, повернул его к Сержу.
— Это же будущий аполлон, ты взгляни на него! Какая кожа, какие волосы, тело. Через пару лет ему цены не будет!
— Через пару лет он покроется прыщами и превратится в угловатого подростка.
— Это тоже возможно. Хотя вряд ли. Ты же помнишь Виктора Марченко?
— Это от Виктора?
— Да.
— Ну не знаю… Просто всему есть предел. Дети…
— Твой отец был не таким щепетильным, и дела у него шли получше.
— Тогда другое время было.
— Да, другое. Более опасное время. А сейчас все можно, все! А ты мандражируешь… ты ленив, Серж, ты просто ленив. — Вздохнул доктор. — Давай, забирай их. И пусть уже через полгодика начинают деньги приносить. Дети — товар дорогой. До того, как на них заказ будет, можно столько из них выжать, что с твоими привокзальными шлюшками ты за век не заработаешь. Воровать соплюшек в провинции тебе больше по душе, да? А эти детки, специально для работы выращенные, такие ухоженные и красивые — они тебе не по душе. Хотя бы в память об отце — забери их и займись ими.
Этот диалог я запомнила очень хорошо. Наверное устав от информационного голода, мой мозг живо впитывал в себя каждое новое впечатление. Я не поняла смысла этого разговора, теперь-то я понимаю, но тогда — нет. И все же запомнила. Если бы я сумела осознать еще тогда, то… нет, ничего не изменилось бы. Мы бы все равно безропотно поехали с Сержем.
Утром женщина со строгим лицом, та же, что привезла нас в больницу, зашла в нашу палату и приказала одеться. Внизу женщина усадила нас в машину на заднее сидение, а сама села за руль. Надо сказать, мы впервые оказались в легковой машине. И это было волнующее ощущение! Почувствовав, что Вика дрожит, я сжала ее ладонь. Мы так и не разговаривали с ней почти. Только короткие фразы время от времени. Мне казалось, что она чувствует себя очень несчастной, и это удивляло меня. Мне самой жизнь вокруг казалась очень интересной и полной невероятных приключений. Нужно было только протянуть руку! И все же, как я ни старалась развеселить Вику в эти дни, ничего не получалось. Руслан тоже был замкнут, но с ним мы иногда болтали. Наверное здесь, в машине, Ру ощущал себя счастливым, он же был мальчик. Мальчики обожают машины. Мы переглянулись и улыбнулись друг другу. Я запомнила эту первую и единственную поездку в настоящей машине, как катание на лучшем на свете аттракционе. Это было восхитительно! Осенний ветерок врывался в окно, и мои волосы щекотали лицо Руслана. Он хихикал и щипал меня за руку, в ответ я строила ему рожицы. Даже Вика перестала дрожать и заинтересованно смотрела на проносящиеся мимо здания. Настоящая жизнь! Лишь миг…
Машина остановилась, когда мы уже выехали за город. В лесу, мне показалось, что просто в самой глубокой глубине леса, стоял двухэтажный, какой-то странно некрасивый дом. Темный и мрачный, посреди этого душистого лесного мира. Женщина провела нас на второй этаж и подвела к двери. Перед дверью была решетка, и это показалось мне странным. Какое-то щемящее чувство пронзило меня, когда я услышала звук ключа в замке…
Я оторвалась от чтения, налила из графина воды и залпом выпила. Я была сильно возбуждена. Но, пожалуй, это возбуждение было похоже на то, какое испытываешь, читая захватывающую книгу. Нет, я не чувствовала, что все это написано мною! Более того, я не верила, что это правда, слишком похоже было на начало какого-нибудь романа. Я задумалась. На какой роман это похоже? Нет, не могла вспомнить… и в то же время начало истории казалось мне смутно знакомым, я несомненно уже читала это когда-то. Но может быть я не читала, а писала это когда-то? Как много страниц, исписанных мелким убористым почерком… моим почерком? Но я не знаю, какой у меня почерк. Когда я писала хоть что-нибудь своей собственной рукой? Розовый туман…
Ну вот. Только вышли с тренажерки, и я сразу сажусь за свой дневник. Надо сказать, это довольно увлекательное занятие — записывать свои воспоминания. И прекрасно помогает убивать время. Не понимаю, почему я раньше не занялась этим?! Сколько подробностей удалось бы сохранить! А теперь — только урывочные воспоминания…
На чем же я остановилась… ах да. Итак, нас привезли в новую нашу тюрьму. Ту, где мы находимся и по сей день. Большой некрасивый дом, где мы поселились, принадлежал тому самому Сержу. В глубине дома было несколько комнат, которые не имели окон, и которые вряд ли мог отыскать кто-то посторонний. Как бы дом в доме. Вот эти-то комнаты и предназначались для нас. И для других пленников. Сейчас, спустя много лет, все изменилось. Мы больше не живем в этих внутренних комнатах — нас переселили в обычные, где есть нормальные окна. Сначала там были решетки, но недавно и решетки сняли. Никто не боится, что мы сбежим. Окна можно даже открывать! Нам этого не разрешают, но когда мы уходим на обед, можно их открыть, чтобы проветрить. Но это сейчас. А тогда все было иначе.
Одна комната была спальней. В ней стояло четыре двуспальные кровати. Когда жильцов было много, приходилось спать по двое или по трое на кровати. Мы трое почти всегда спали вместе на одной кровати. Как-то так повелось. Даже в самые жаркие дни в комнатах было прохладно благодаря кондиционерам, а в спальне даже холодно. Поэтому мы, переплетясь под одеялом ногами и руками, согревали друг друга. Кроме спальни, были еще гостиная и столовая. В гостиной большой телевизор, который вскоре сменила настенная панель, и стеллажи с книгами. Серж говорил, что раньше это была комната его отца, и все книги принадлежали ему. Телевизор и книги — это были главные доступные нам развлечения. И способы познания внешнего мира. Надо сказать, книги были самыми разносортными. От тяжелых томов классики, потрепанных учебников по психологии и медицине до дешевых книжонок в мягких обложках. В нижних ящиках лежали груды ярких журналов с машинами и голыми женщинами. Трудно было представить, глядя на это собрание, что за человек был отец Сержа. Хотя, если предположить, что пленники содержались в этом доме и раньше, то вполне возможно, что журналы и дешевые книжицы предназначались именно для них. Вероятно, после смерти отца Сержа, пленников стали держать в его комнате, все журналы были перенесены сюда и смешались с его книгами. Про столовую могу сказать только, что она отличалась тем, что в ней были окна. Поэтому когда приходило время еды, я воспринимала это почти как прогулку. В теплое время окна открывались, и мы могли наслаждаться свежим лесным воздухом, пением птиц, шуршанием листвы…
