– Чувствуешь, только не понимаешь этого. Радживу…
– Не чувствую, – упрямо ворчу я. – Давайте лучше про Варанаси.
Мне вовсе не хочется говорить о Радживе Сингхе, такие разговоры словно соль на свежую рану, я не смирилась с тем, кто он. Мне показалось, что и Амрита тоже. Это нас объединяет, хотя даже такое единение мне лично ни к чему. Домой бы…
– Хорошо. В индуизме, и не только в нем, считается, что жизнь человека – это бесконечное перерождение и прохождение очередной кармы. То есть душе на Земле постоянно дается в нагрузку тело. Прекратить цепь перерождений мечтает любой, это значило бы больше не возвращаться сюда, а устремиться в вечную благодать. «Кашьям маранам мукти» – «смерть в Варанаси – это освобождение».
– А по мне так лучше жить на Земле…
– Не всегда, конечно, но я тоже предпочитаю жизнь. Хотя теперь мне долго отрабатывать свой поступок… Но, если не обо мне… Варанаси – место, где эту цепь можно прервать без особых усилий. Это даже не мусульманская Мекка, а нечто более сильное. В «Каши Пуране» написано, что каждый, кто только хочет побывать в Варанаси, освобождается от грехов трех жизней, быть там – находиться на пути к просветлению. Три ночи поста в Варанаси равны тысячам жизней аскетов.
– То есть стоит мне сегодня переночевать вот в этом городе, – я киваю на здания, уже видные впереди, – я стану почти святой?
– Возможно. Я хочу, чтобы ты поняла: в Варанаси, как нигде в другом месте Земли, видна разница между телом и душой.
– Души сами по себе?
– Нет, но здесь бренность тела видна особенно сильно. Потому и бросается в глаза чужим, особенно европейцам, отсутствие санитарных норм.
– А вы считаете нормальным купаться в воде, где плавают трупы?
Конечно, кто из европейцев не читал или не видел страшилок о сожжении трупов на берегу Ганга и о том, что далеко не все сгорает, а люди, не обращая внимания ни на что, лезут в воду, окунаются с головой и даже (о, ужас!) пьют эту муть!
– Джейн, берег Ганга в Варанаси – это восемьдесят гхат, ступеней-спусков к воде. Только часть нижних по течению служат для кремации, остальные предназначены для омовений и освящения, но они выше. Потому никакие трупы мимо проплывать не могут, не выдумывай. На гхате Маникарника, где основной крематорий, никто не совершает омовений. Да, с точки зрения европейцев, воды Ганга мутные и грязные. Сделанные анализы привели эпидемиологов в ужас, говорят, в каждой капле столько микробов, что их хватило бы для уничтожения целого города. Но, Джейн, за всю историю Варанаси никто не слышал ни о каких эпидемиях. Это лучшее свидетельство святости Ганга, его вода, взятая здесь, в Варанаси, не портится ни при какой жаре целый год.
По мере ее рассказа вместо ощущения святости у меня крепнет желание поскорей улететь в менее святое, но все же в более чистое. До святости мне явно далеко, да и как-то не слишком тянет ею проникнуться настолько, чтобы прожить несколько дней в городе, где крематорий прямо под открытым небом и посреди набережной.
Интересно, а нельзя ли мне переночевать в каком-то менее святом, но более цивилизованном месте, а завтра поскорей покинуть этот странный мир, отправившись туда, где смерть это навсегда, зато душ принимают каждый день? И самих лекций на тему спора души и тела тоже достаточно.
Уловив мое состояние, Амрита вздыхает:
– Я хочу, чтобы ты ничего пока не оценивала, просто замечала и запоминала. В Варанаси не бывает середины, его либо воспринимают всей душой и приезжают всякий раз, как удается, либо отторгают сразу.
Честно говоря, мне надоели рассуждения о богоизбранности Варанаси, хочется просто вымыться и обдумать все, что произошло, и сесть в самолет в направлении Европы, все равно куда.
Я обещаю, что буду фиксировать информацию, как датчик, и ничего не осуждать. Амрита вздыхает.
Мы довольно долго петляем по улицам Варанаси, пока не останавливаемся перед отелем «Ганпати Квест Хаус».
– Здесь друзья, – бросает Амрита. – И это хороший индийский отель.
Внутри обычный ресепшен недорогой гостиницы, в одежде служащих никакой экзотики, зато в оформлении… Интересная закономерность – чем более хайтечное наполнение и внутренняя отделка отеля внутри, тем ярче разряжен швейцар на входе и клерки на ресепшене, и наоборот. В строгом «Оберое» на Марина-драйв швейцар в одежде сикха, похоже у «Гранд Резиденси». Зато здесь все наоборот.
Заплатив за номер, Амрита о чем-то долго беседует со служащим и то и дело поглядывает в мою сторону, пока я сижу на ярко-красном диване. Что это? Сейчас приедет наряд полиции, и меня выведут отсюда? Неужели ради этого стоило тащить меня из Агры в Варанаси, предварительно еще и вырвав из лап фанатиков?
Наконец переговоры закончились какими-то заверениями, и мы отправились на второй этаж.
– О чем вы с ним говорили?
Амрита тихо рассмеялась:
– Мукеш никак не мог поверить, что ты не говоришь ни на одном языке, кроме английского.
– Почему же, говорю. Я владею французским…
– Нет, – махнула рукой Амрита, – для него все эти языки пустой звук. Главное, что ты не владеешь хинди, тамильским, маратхи и даже бенгали. Вот он и выяснял, что за недотепы были твои родители. Разве можно воспитывать ребенка на английском?
– Да уж, смешно, – фыркнула я.
– А разве вы, англичане, не удивляетесь, что кто-то может не знать вашего языка? Как можно не владеть английским?
– Но английский язык международный!
– Вернее, люди, на нем говорящие, живут по разным странам мира. А говорящие на хинди проживают компактно.
Отель и впрямь индийский, ну, о-очень индийский. Даже слишком. Во-первых, сплошные карминно-красный, оранжевый или желтый цвета. Немыслимо ярко раскрашено все: стены (даже наружные), двери, окна, столы, столбы… даже кафель в санузле режет глаз. Ярко-голубая фаянсовая раковина на фоне стены в мелкую желто-черную клеточку, немыслимой расцветки и рисунка покрывало на кровати, единственная лишенная цвета деталь, попавшая мне на глаза, – унитаз.
А еще рисунки, этакая настенная живопись, выполненная если не самим хозяином, то его детьми: на фоне красных стен по обе стороны от пронзительной голубой или ярко-желтой двери непропорциональные фигуры красавиц в бюстгальтерах на два размера меньше необходимых для их пышных бюстов.
У меня уже через пару минут от буйства красок рябит в глазах, но Амрите хоть бы что.
Пока я принимала душ, Амрита успела заказать в ресторане отеля еду в номер. Можно было бы выйти на террасу отеля и поесть там, но Амрита предпочла не выходить на полуденное солнце, а я не спорила.
Пока она принимала душ, я попыталась зайти в Интернет. Wi-Fi в отеле, к моему изумлению, был, и я смогла проверить почту. Вот тут меня ожидал очередной сюрприз. Вся моя жизнь с момента выставки в Букингемском дворце оказалась сплошной цепью сюрпризов. Нет, я не против подарков судьбы, но предпочла бы получать хорошие подарки.
