Воду даже в самых дорогих домах приходится очищать и очищать, а потом все равно кипятить, а из Ганги ею полощут рты даже на соседней с Маникарникой гхате.
Европейцу съесть что-то, приготовленное на улице, – прямой путь в больницу, а индийцы спокойно едят руками то, что нарезалось прямо на земле.
Нам поспать два часа в удобном кресле самолета и то мучение, они спят прямо на земле без всяких подушек и ортопедических матрасов. Ездят в переполненных поездах и лихо висят на подножках электричек во время движения. Переходят дороги в дюйме от мчащихся автомобилей. Ходят босиком. Не ведают о туалетной бумаге. Движутся в толпе, умудряясь не сталкиваться… И при этом улыбаются своими белозубыми улыбками во все тридцать два зуба. Такой белизны не добьешься даже профессиональной чисткой зубов.
Но главное не белизна, а доброжелательность. Индийцы удивительно доброжелательны, а если и бывают хмурыми, то только по поводу собственных мыслей, что не имеет отношения к окружающим. Стоит с кем-то заговорить, особенно произнеся, пусть и страшно коряво, несколько слов на хинди или маратхи, бенгали или урду… о, ты становишься самым желанным собеседником и другом семьи.
Нам не постичь этот мир, для этого в нем нужно родиться.
Я не намерена постигать, завтра улетаю, хотя понимаю, что обязательно еще вернусь, чтобы еще раз окунуться в душный смог и услышать немолчный гвалт индийских улиц.
Я улетаю, но моя душа примирилась с этим пока непонятным миром, приняла его существование без осуждения и даже оценки. Это не мой мир, но он существует и имеет право быть таким, какой он есть.
Пожалуй, это главное, что я вынесу из знакомства с самой Индией. Об остальном я предпочту забыть. Слишком много предательств и разочарований, слишком много смертей было в последние недели. Так много, что они затмили то хорошее, что случилось.
Завтра я сбегу из Индии, из этого непонятного (или не понятого мной) мира, от своего прошлого, и попытаюсь в чистой, обустроенной и регламентированной Англии начать жизнь сначала – без любви, но и без разочарований, начать с чистого листа. И мне совсем не хочется прояснять неясные вопросы. Пусть они такими и останутся. Я уже убедилась, что не всегда хорошо ставить точки над «i», это может оказаться смертельно опасным, и хотя опасности меня никогда не пугали, некоторые лучше избегать.
Я еще не решила, где буду жить – в Шотландии или у тети в Испании, а, может, вообще уеду туда, где будет нужна моя помощь – волонтером, но в европейскую страну, еще одно испытание экзотикой я могу и не выдержать.
Но это все завтра, а пока нужно дожить сегодняшний, немыслимо долгий день, начавшийся в обществе Чопры и Ваданта, продолжившийся с Джаей и Алисией и заканчивающийся в обществе Амриты Ратхор, матери Раджива Сингха, любовницы Хамида Сатри в Варанаси – городе мертвых. Все они живее меня самой, потому что они уже отрабатывают новую карму, а я все вожусь с прежней. Но менять эту карму на следующую почему-то мне не хочется…
– Скажи, это тебя не стало в этом мире, или мир перестал существовать для тебя?
Шах-Джехан спрашивал свою Арджуманд не зря. Глубоко верующий, вопреки утверждениям своего сына Аурангзеба в обратном, он пытался понять. Арджуманд жива в его сердце, в памяти, в мыслях, в каждом его вдохе, каждое мгновение, как и прежде, но ее нет рядом.
Не означает ли это, что он умер для любимой? Вспоминает ли она мужа, встретит ли, когда придет его время покинуть Землю?
Имам, с которым падишах беседовал, ворчал, заставляя его снова и снова читать Коран, молиться, не думать о женщине, даже умершей. Ага-Хан, бывший евнух Арджуманд, теперь отвечавший за безопасность, принимал другие меры. Он хорошо знал правила зенана и не раз наблюдал, как одна женщина с легкостью замещала другую. Самые красивые женщины Хиндустана, которых только можно купить за деньги (даже объявив женой), приходили в спальню падишаха. Шах-Джехан не отказывался, он с удовольствием тешил свое мужское достоинство, но забывал о любой из них, как только красавица покидала спальню. Все они не существовали для Шах-Джехана – были просто женщинами, услаждавшими его плоть. Что из того, что у многих грудь красивей, чем у Арджуманд, ноги длинней и стройней, даже черты лица более совершенны? Падишах не замечал этой красоты, для него красота не существовала без Арджуманд и была присуща только его любимой.
Если нет Арджуманд на Земле, то нет и совершенства.
Задумавшись однажды над этим, он понял, что должен создать последнее пристанище для умершего тела любимой таким, чтобы оно было близко к совершенству самой Арджуманд.
Больше двадцати тысяч мастеров со всего света два десятка лет трудились над созданием Тадж-Махала. На берегу Джамны действительно рождалось самое красивое здание в мире. Но прежде архитекторы немало повозились с проектом.
Сначала Шах-Джехан отвергал один проект за другим, ведь согласно правилам нельзя переделывать уже возведенное. Падишаху приносили макеты, он изучал, качал головой, заставляя переделывать.
Однажды он сказал Джаханаре:
– Как только пойму, что все как надо, уеду из Агры в Дели.
– Почему, отец?
– Здесь все напоминает маму, слышу ее голос, вижу ее фигуру за каждым поворотом, боюсь сойти с ума.
И вот, наконец…
– Бегум, вас зовет падишах…
Джаханара не стала управляющей зенана вместо Ханзаде, ей ни к чему были ссоры и сплетни женщин. Но замуж не вышла, мать поручила ей отца и младших детей, и Джаханара приняла такой груз на свои девичьи плечи. Кто-то смотрел на нее с уважением, кто-то с насмешкой, кто-то с жалостью. Но ей было все равно, у нее был свой путь в жизни, своя судьба-кисмет.
Заботиться о младших девочках ей помогала Сати, которая учила и саму Джаханару.
Падишах ждал дочь в библиотеке, где горело множество светильников, а посередине был постоянно наполнен водой хауз-бассейн на случай пожара. И у каждого светильника стоял слуга с ведром воды.
Приглашение в библиотеку означало, что разговор не секретный. Джаханара знала, что днем у отца было совещание с архитектором и его помощниками, значит, что-то решили.
Шах-Джехан выглядел довольным, пригласил:
– Джаханара, посмотри.
На большой подставке стоял макет будущей усыпальницы.
Подойдя ближе, девушка замерла. Она поневоле много где побывала в Хиндустане, многое видела, но сейчас все стало не важно. Такого не было нигде!
Совершенное по пропорциям здание в четырех углах словно стражи охраняли иглы минаретов, огромный по сравнению с остальным купол идеален…
Но не меньше самого здания и минаретов Джаханару поразило отражение в зеленоватом стекле, полосой лежащем перед усыпальницей.
