— Мадам, — обратился он к маме, — поскольку мы соседи, то должны подружиться. Я приглашаю гостей на следующей неделе. Может, согласитесь присоединиться к ним?
Мама умеет пригвоздить человека взглядом. Она выработала эту привычку, командуя слугами в Оуклэнде и Дауэре. Им не позволяли забывать, что мы из славного рода Клейверингов, сколько бы долгов ни наделали.
— Гостей, мистер Хенникер? — сказала она с презрением, словно получила приглашение принять участие в римской оргии. — Об этом не может быть и речи. Мои дочери еще не выходят в свет, а мы будем заняты.
— Я могу пойти, мама, — вмешалась я.
Но та бросила на меня уничтожающий взгляд.
— Ты никуда не пойдешь, Джессика, — холодно заявила она. Лицо мистера Хенникера покраснело от злости, и он произнес:
— Я понимаю, что на следующей неделе вы заняты, и вас не устроит любая другая, если я наберусь наглости набиваться со своим приглашением. Не беспокойтесь, ни вам, ни вашим дочерям ничто не угрожает… Пока я хозяин Оуклэнд Холла, вас туда больше не пригласят, — после этих слов он вышел из комнаты. Я страшно разозлилась на маму за непростительную грубость. Нельзя ненавидеть человека только за то, что тот купил наш бывший замок, выставленный для открытой продажи. Мы сами искали покупателя.
Я выскочила из дома и побежала за мистером Хенникером, но сумела догнать лишь на полпути к Холлу.
— Извините, пожалуйста, — задыхаясь, начала я. — Мне стыдно за маму. Не думайте плохо о нас всех.
Синие глаза мистера Хенникера потемнели от ярости, но постепенно его лицо озарила улыбка.
— Не могу поверить! Неужели это мисс Клейверинг, собственной персоной!
— Меня зовут Джессика.
— А вы не похожи на мать, — сказал он и добавил: — Лучшего комплимента я сделать не могу.
— У нее есть свои положительные черты, — защищалась я. — Но их трудно сразу различить.
Мистер Хенникер расхохотался, причем так заразительно, что я тоже не сдержалась. Потом он произнес:
— Как приятно, что вы побежали за мной. Вы прекрасный человек, мисс Джессика. Приходите в свой старый дом, не пожалеете. Ведь ваша мать говорила только о себе. Познакомитесь с моими друзьями. Они хорошие люди. У вас на многое откроются глаза. Вы ведь всю жизнь прожили в клетке. Сколько вам лет?
— Семнадцать.
— Чудесный возраст. Как раз для приключений. Не так ли? — Загляните ко мне когда-нибудь… Если сочтете возможным. Вы ведь скучаете?
— Нет.
И это было правдой. Я любила наносить визиты. Дворяне имели привычку посещать своих арендаторов, заботясь об их благополучии. Дома мы проводили время за уроками, обсуждали деревенские новости, занимались шитьем, но больше всего думали и говорили о будущих балах, на которых нас представят свету. И вдруг все рухнуло.
Прощай, Оуклэнд Холл! Прощайте, несбывшиеся надежды!
Я поняла, насколько однообразным было такое существование только после того, как мистер Хенникер открыл мне дверь в иную жизнь.
Посещения Холла стали для меня отдушиной…»
Я прервала чтение и посмотрела на могилку. Странно, что моя собственная жизнь идет по протоптанной стезе. Со мной происходит то же, что и с Джессикой. Хотелось как можно скорее дочитать послание до конца и, вместе с тем, насладиться живым описанием иной жизни. Чужая судьба становилась для меня понятней, открывая личность и характер женщины, носившей мое имя. Но почему она выбрала именно меня и зачем так подробно рассказывает о себе?
Глаза побежали по строчкам.
«Безусловно, я обманывала родных, хотя частично открылась Мириам. Мне искренне хотелось взять ее с собой в Оуклэнд Холл. Однако из-за боязни разоблачения и скандала я решила не втягивать младшую сестру, так как несла за нее ответственность. Мириам легко управлять. Со мной она становилась проказницей. В детстве у нас была гувернантка, весьма сильная особа, втайне исповедовавшая буддизм. Мириам чуть не приняла эту веру, поддавшись влиянию учительницы. В присутствии мамы она становилась язвительной и корила отца за былые ошибки. Я недаром прозвала сестру Хамелеоном, ибо та слишком часто меняла свое мнение.
Именно поэтому я не решалась пригласить Мириам в Холл, а просто рассказывала ей о своих приключениях, когда мы оставались одни в спальне. Она с удовольствием выслушивала и восторгалась мной, но появись внезапно мама и осуди мои поступки, и сестра тут же приняла бы ее сторону. Это не коварство, а отсутствие собственных взглядов. Она слишком поддается чужому влиянию, вот и все.
Ксавьер — другое дело. Разве с таким поделишься? Он сильно переживал из-за потери состояния и считал наше положение унизительным. Брат любил Оуклэнд и был воспитан с мыслью, что когда-нибудь станет его владельцем. Потеря наследства тревожила его, но Ксавьер никогда не оскорблял отца. Он лишь погрустнел и замкнулся в себе. Я жалела брата, но знала его хуже, чем Мириам.
Я так подробно описываю мелочи, ибо боюсь подойти к главному. Мне очень нужно, чтобы ты поняла происшедшее и не винила ни меня, ни Десмонда.
Я познакомилась с ним у мистера Хенникера. Часто бывая там, я считала Оуклэнд больше своим домом, нежели Дауэр. Жизнь там стала невыносимой из-за постоянных упреков мамы. Иногда мне казалось, что отец хочет физически расправиться с ней. Он вел себя слишком спокойно, значит, что-то замышлял, а временами странно смотрел на нее. В доме росло напряжение. Однажды я сказала Мириам:
— Что-то должно случиться. Это витает в воздухе. Словно судьба готовится нанести удар.
Мы с сестрой очень боялись, но только позднее я поняла, с какой стороны он последовал.
Я все чаще бывала в Холле и вела себя неосторожно. Мистер Хенникер радовался моим визитам. Однажды мы вместе прогуливались по галерее, и я рассказала, как в детстве играла на клавесине и пугала слуг. Бен развеселился и попросил поиграть для него. Он обожал слушать, как я исполняла бесконечные вальсы Шопена.
Мне казалось, что так будет вечно: мистер Хенникер никогда не уедет, и я не перестану общаться с интересными людьми.
Потом все изменилось, новый хозяин не собирался задерживаться в Англии. У него была собственность в Австралии, а замок Бен считал игрушкой, собственным капризом. Он еще в юности поклялся заполучить его и сдержал слово. Жаль, что я не могу подробнее описать Хенникера. Таких людей, как он, я никогда не встречала».
Мне не нужны были объяснения, ибо подобные чувства обуревали меня саму.
«До отъезда из Оуклэнда много говорили о моем выходе в свет. Портниха Минни Джоббас сшила несколько красивых платьев. Перед отъездом мама внимательно осмотрела их и язвительно заметила:
