— Никого, — честно сказала я.
Он смотрел мне прямо в глаза. — Ты здесь в безопасности, Промиз.
Звук его голоса, когда он произнес мое имя, был подобен поражению электрическим током. Он имел в виду, что я была в безопасности с Рэйчел, с МК Отступники. Но более того, он имел в виду, что я была в безопасности с ним.
— Я знаю. Я это сразу поняла, Грейсон.
Мои слова, казалось, зажгли что-то в его глазах, и он отвернулся, глубоко вздохнув. Горячий ветер засквозил между нами, и мои волосы снова упали на лицо. Я откинула их назад и, увидела, что он опять разглядывает меня. Я хотела знать, что именно он видел во мне. Скорее всего, сломленную женщину, вызывающую жалость.
Становилось неудобно сидеть на бобине, потому что не на что было опираться, там не было спинок. Я передвинулась и поморщилась, ненавидя, что это снова напомнило ему, как он нашел меня. Он дернулся при моей болезненной реакции, и, казалось, почти собрался коснуться меня, прежде чем, остановился и посмотрел в сторону «На дне реки». Когда он наклонился вперед, рукав его футболки скользнул вверх, открывая татуировку на левом плече, которая простиралась до половины его предплечья. Это было крест, очерченный толстыми черными линиями. Внутри были слова «Ни один человек не может судить меня».
— Я знаю, — сказал он тихо. — Какого это ощущать себя униженным. Ожесточенным. Это нелегко выдержать и это съест тебя изнутри, если ты позволишь.
Я вспомнила, что говорила Кира о времени проведенном Грейсоном в тюрьме. В частности, что он был невиновен в преступлении, из-за которого там оказался. Я предположила, что это было о том, что он имел в виду.
Грейсон, казалось, в мгновение ока пришел в себя от своей непродолжительной тоски. Он усмехнулся. — Итак, ты сожгла то уродливое платье?
Я рассмеялся: — Все.
— Это подходит тебе лучше.
На долю секунды я поймала его взгляд, взгляд мужчины на женщину. Исчезнувший так быстро, что я даже не успела насладиться этим.
Я вяло поднялась с бобины. Когда мне показалось, что я могу грохнуться, рука Грейсона дернулась, чтобы удержать меня. Его рука задержалась на моем локте на несколько секунд дольше, чем нужно. Я не хотела уходить. Рядом с ним я чувствовала себя менее уязвимой. Но подумала, что я и не могла надеяться, что мужчина потащится вслед за мной, защищая от мира, как постоянный телохранитель. Я должна была научиться быть самостоятельной, если собираюсь найти способ помочь Дженни, даже если собираюсь найти способ помочь себе.
— Ладно, — сказала я, когда он неохотно убрал руку, — наверное, я могу помочь Кире выяснить, где она ошиблась в рецепте её печенья.
— Ох, дерьмо, — рассмеялся он. — Я боюсь, что причины может и не быть.
— Нет, — я мрачно покачала головой. — Такого не бывает.
Его улыбка исчезла, и вернулся задумчивый взгляд. — Ты права, Промиз.
Я повернулась и пошла к дому. Я не попрощалась, также как и он. Потому что мы оба знали, что это ещё не конец.
Кира не была полным бедствием на кухне. Просто никто её ничему не научил в готовке пищи, кроме того как заваривать её кипятком. И, хочешь — не хочешь, эти ингредиенты не заменяются по собственной прихоти. Кроме того, температурный режим имел немалое значение.
— Коричневый сахар, — я нахмурилась, глядя на рецепт имбирного печенья, к которому она так привязалась. — Если у тебя нет баночки темной патоки, ты можешь использовать коричневый сахар. В конце концов, он сделан из белого сахара и патоки, так будет ближе по вкусу.
Кира торжественно достала пакетик коричневого сахара, который был когда-то вскрыт, и всё содержимое превратилось в твердые булыжники. Я повернула регулятор температуры духовки вниз и положила целый кусок на фольгу. Я позволила Кире поставить его в духовку, так как наклоны все еще мне давались тяжело.
— На сколько? — Спросила она, морща нос.
— Около пяти минут, — сказал я.
Она, молча, оценивала меня, пока играла со своими золотыми волосами. — Как ты всему этому научилась?
Я хрипло рассмеялась. — Ты шутишь? У нас искусство домоводства закладывалось в нас с пеленок. Предполагалось, что это сделает из нас подходящих невест.
— Ох, — невнятно сказала Кира.
Она посмотрела в окно, нахмурившись. — Моей мамы не стало, когда мне было пять лет, и мой папа на самом деле не был предназначен обучать кого-либо «искусству домоводства». — Она улыбнулась. — Он говорил мне, что мужчины поступают по-свински, если мы будем требовать от них иного. Он также сказал мне, чтобы смотрела каждому гребаному мужчине в глаза, не дрогнув, потому что себя всегда надо ставить на первое место.
— Ты везунчик, — сказал я, качая головой, думая, что меня всегда учили совершенно противоположному.
Ее лицо потемнело. — Была, — тихо сказала она. Она увидела недоумение на моем лице, поэтому она пояснила: — Моего отца убили три месяца назад.
Я коснулась ее плеча. — Кира. Мне так жаль.
Она улыбнулась сквозь слезы в ее красивых глазах. — Он был хорошим отцом. Обычные люди так не сказали бы, глядя на него, но он был лучшим. Ты знаешь, он вырос с Орионом. Они были лучшими друзьями, своего рода братьями, на протяжении очень долгого времени.
— И что случилось?
Она пожала плечами. — Я, честно говоря, не знаю. Знаю лишь, что это было плохо и болезненно для них обоих, Орион никогда не говорил со мной об этом, — и тогда она рассмеялась. — Я беру свои слова обратно. Там полные ушаты дерьма, Орион не будет говорить со мной об этом. Но я считаю, что я в любом случае не хочу знать всего, что там произошло.
Через несколько минут Кира вынула коричневый сахар из духовки и обнаружила, что он расплавился, как я и говорила. Я смотрела, как она тщательно отмерила ингредиенты и показала ей, как использовать сито, которое, на удивление, нашлось глубоко в закоулках кухонного шкафа.
— Что это за дерьмо? — Прорычал голос, и я обернулась.
Он маячил в дверях, большой, неуклюжий с бутылкой Jim Beam в кулаке. (Прим. Jim Beam разновидность бурбона). Его взгляд казался не особо дружелюбным, пока его острые голубые глаза смотрели на меня.
Но Кира отмахнулась. — О, уйди, Орион. Мы здесь делаем женскую работу, правда, Промиз?
— Уйти? — Рявкнул он с особой угрозой в голосе. Он настиг Киру в два длинных шага и схватил ее за талию. Она завизжала, когда он поднял ее на стойку и расположился между её ног. Я слегка расслабилась, когда поняла, что Кира улыбается.
Орион поставил бутылку на столешницу. — Я помнится, просил не будить меня сегодня, в это чертово утро, — он коснулся верхней пуговицы на вырезе её рубашки, и она прижалась к нему.
