Через минуту повитуха извлекла окровавленную руку и с удовлетворенным видом надавила на живот, чтобы удержать ребенка в правильном положении.
– Ну вот! – снова вздохнула она. – Или выйдет, или не выйдет. Скоро увидим. Кости у малышки узковаты, вот что я вам скажу!
Кусая мокрую уже простыню, Изабель закрыла глаза, и страшные видения понеслись перед ее мысленным взором.
– Нет! Я не дам вам разрезать моего малыша на куски! – рыдала она. – Я его не отдам! Я хочу умереть с ним! О, Мадо, не позволяй им это сделать! Только не так, как было с Франсуазой!
Вытирая блестящий лоб Изабель, Мадлен нашептывала ей слова утешения, хотя сама тревожилась не меньше. Она вопросительно посмотрела на повитуху, но матрона занималась своим делом, и у нее не было времени замечать что-либо вокруг себя. Ребенку надо помочь выйти, иначе…
Снова начались схватки, и Изабель с яростным воплем впилась ногтями в истерзанную руку Мадлен.
– Хорошо, теперь толкайте! Тужьтесь! Ну, еще! Тужьтесь сильнее! Еще! Еще!
– Проклятый шотландец! – крикнула Изабель, падая на поле своей битвы. – Гори в аду, Александер!
Повитуха в недоумении уставилась сперва на роженицу, потом на Мадлен.
* * *
Сидя в углу и обхватив голову руками, Колл плакал. Бой барабанов и гомон толпы, собравшейся на Рыночной площади посмотреть на казнь брата, терзали ему душу. Он не мог заставить себя встать и смотреть. Что он скажет отцу? Что скажет Джону, если им доведется встретиться?
Портрет Марион лежал у него на коленях. Мать выглядела грустной и в то же время счастливой. Наконец-то она встретится с сыном, которого так долго оплакивала! Колл прочел письмо Александера. Подумать только, брат жил с уверенностью, что Джон хотел его убить! Невообразимо! Джон никогда бы ничего подобного не сделал. Никогда!
– Мамочка, встреть его и успокой! Он так в этом нуждается!
Столько страданий, столько горечи… Александер так измучился душой, что смерть стала казаться ему избавлением. И все – из-за ужасного недоразумения! Как глупо… Господи, приди к нему на помощь, даруй успокоение!
* * *
Сидя за письменным столом, Пьер Ларю смотрел на бокал с коньяком, который держал, покачивая, в руке. Отсюда ему были слышны крики жены, ругань и упреки, которые она исторгала. Пальцы другой руки стиснули подлокотник кресла. Он смежил веки.
Алкоголь обжигал язык, горло и желудок, словно поток кислоты. Лицо, и без того мрачное от огорчения, исказилось в гримасе. Он желал этого ребенка, а его мать находил прелестной и очаровательной… Это было настоящее счастье. Разве мог он представить, какой оборот примет его жизнь, когда соглашался заняться упорядочением наследства торговца Лакруа? Он влюбился в Изабель так быстро, что его сердце, до сих пор весьма ветреное, перестало перепархивать от одной женщины к другой.
Разумеется, он понимал, что в определенной степени обязан этим браком хитрости вдовы. Жюстина Лакруа стремилась заглушить слухи о своей дочери, которые, к несчастью, были правдивы. Даме хватило ума распалить его чувства, а потом уже сообщить правду: ее Изабель соблазнил один шотландец, вскоре пропавший с глаз вместе с армией Мюррея. Новость шокировала его, и в течение нескольких недель он размышлял, как поступить. Но чувства возобладали над разумом, и Пьер вернулся на улицу Сен-Жан просить у вдовы руки ее дочери.
Сперва он решил, что тоска Изабель объясняется беременностью. Но теперь стало ясно, что всему причиной горе, которое она пережила, когда этот Макдональд ее бросил. Осознание этого, словно тень, омрачало его счастье. Сегодня Изабель проклинала того, кто ее соблазнил. Но завтра, когда утихнут родовые боли, что будет завтра? Ему не хотелось делить ее с этим шотландцем, пусть даже в воспоминаниях. Она должна забыть! Он приручит свою жену, станет ее баловать, засыплет подарками… Он готов на все, лишь бы она забыла своего солдата!
Задыхаясь, Изабель приподнялась на локтях. Казалось, еще немного – и тело разорвется на куски, до того сильной была боль. Она больше не могла выносить это. Выпалив очередную тираду брани, она почувствовала, как внутренности снова сводит. Проклятье! Пусть из нее как хотят вынимают этот плод несчастья, только бы все поскорее кончилось!
– Еще толчок, мадам! – подбадривала ее повитуха своим тонким голоском. – Он уже выходит! Ну, еще, еще! Еще немножко!
Изабель зарычала от усилия, в то время как сильная рука безжалостно давила ей на живот. Боль стала невыносимой, ей хотелось избавиться от этой женщины, разметать, разбить все вокруг. Никогда еще ей не было так больно.
– Надеюсь, что ты уже горишь в аду, Александер Макдональд! Что ты страдаешь так, как я! – проговорила она хриплым от усталости голосом.
Мадлен убрала прилипшие к щекам кузины волосы. Повитуха все давила и давила ей на живот. «Она убьет ребенка! Меня убьет! Господи, помоги!» – думала Изабель. Ей казалось, что она уже испытала самое страшное, но боль, которую причинил разрыв живой плоти, нельзя было сравнить ни с чем. Выгнувшись дугой, отбиваясь от рук своей мучительницы, Изабель почувствовала, как сознание обволакивает туманом.
– Мадо! Мадо! – простонала она, слабея. – Я не могу! Я не могу… Мне так больно!
– Иза, почти конец! У тебя будет…
– Господи, смилуйся над нами! – вскричала повитуха и снова потянула ребенка наружу. – Или он выйдет, или… Слава Богу!
Словно пробка из бутылки, младенец с хлюпающим звуком вышел из узкого материнского лона.
– Господи! А это что же? – вскричала Мадлен, глядя на лужу крови, растекавшуюся под ногами у Изабель.
Роженица слабо застонала. Выдержка не оставила повитуху и теперь. Она быстро очистила ротик младенца от слизи, и он громко заплакал. Потом она перерезала пуповину, перевязала ее и запеленала малыша в теплое одеяло, которое все это время висело перед камином. Мадлен, которая все больше впадала в панику при виде крови, которая вытекала из тела кузины, схватила простыню и оторвала кусок, чтобы смастерить из него тампон.
– Она же истечет кровью! Сделайте что-нибудь!
– Славный мальчишка! – объявила повитуха с довольным видом.
Потом вырвала кусок полотна из рук Мадлен, пропитала его щедро уксусом и стала вытирать ноги Изабель, которая медленно сползала в бессознательное состояние.
– Господу решать, останется она жива или нет. На все его воля…
Она посмотрела на пухлого младенца с волосиками рыжими, как огонь святого Иоанна. У нее не осталось сомнений, кто его настоящий отец. Роженица много раз упоминала о каком-то Макдональде, шотландце. Это ведь у них, у шотландцев, почти все рыжие? «Еще один зачатый во грехе! – подумала она с горечью. – Эти проклятые англичане оскверняют лона наших женщин! Господь сам решит, как ей искупить свой грех…»
