Быстро одевшись, он посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся: «Все-таки как красит человека одежда!».
Из зеркала на него смотрел очень привлекательный стройный брюнет. Леонид медленно прошелся, привыкая к новым туфлям. За этим занятием и застала его Есения, неожиданно распахнувшая дверь.
Увидев ее, Леонид остановился и, ахнув, в восхищении опустился на кровать – Есения была неотразима в длинном малиновом платье с достаточно откровенным декольте и разрезом на бедре.
«Убью Кондратюка!» – почему-то подумал Леонид, ощутив бешеную ревность от одной только мысли, что всю эту красоту будут лицезреть посторонние мужчины.
Видимо, эта мысль отразилась на его лице, потому что Есения обеспокоенно спросила его:
– Мне не идет?
– Идет, и даже слишком! – осуждающе возразил Леонид. – Я готов придушить любого, кто попытается положить на тебя глаз.
– Тогда тебе придется начать с самого себя, – польщенно улыбнулась Есения. – Ты-то уж точно положил на меня глаз, да еще в такое место…
Леонид, действительно, не мог оторвать взгляд от груди Есении, соблазнительно обтянутой малиновым бархатом.
– Кстати, ты тоже весьма привлекательно выглядишь, – добавила она, одобрительно оглядывая Леонида.
– Лучше молчи, а то я за себя не ручаюсь! – предупредил тот, надвигаясь на нее, и она, вдруг по-девчоночьи взвизгнув, отскочила за кресло.
– Ах, ты бежать!.. – со смехом воскликнул Леонид и бросился за ней.
Шумно носясь по каюте друг за другом, лавируя между мебелью, они прослушали стук в дверь.
Филипп, пришедший за ними, чтобы позвать на ужин, не дождавшись их ответа, толкнул дверь и остолбенел, с изумлением глядя, как Леонид со смехом бегает по каюте за раскрасневшейся Есенией.
– Извините! – громко сказал он. – Но нам пора…
Услышав его, Леонид с Есенией резко остановились и повернулись к нему с виноватым видом нашкодивших детей, застигнутых на месте преступления.
– Филипп, я хотел поблагодарить вас за гардероб, – сказал Леонид, поправляя выбившуюся из брюк рубашку. – На каких условиях нам это досталось?
– Считайте, что это аванс за будущую работу Есении Викторовны, – ответил тот, снисходительно улыбнувшись.
– Извините, я – муж Есении Викторовны, а не альфонс на ее содержании, – не согласился Леонид, сразу же помрачнев. – И сам в состоянии оплатить все это, как только мы прибудем в Гонконг. Надеюсь, там есть филиал «Сити-банка»?
– Там есть филиалы всех крупных банков, – усмехнулся Филипп. – Мы обсудим этот вопрос, если ваша щепетильность не позволяет получить подобный подарок. Прошу за мной!
Выходя следом за ним, Леонид ощутил прилив сильнейшего раздражения.
«Ну и хлыщ! – подумал он. – Делает подарки за счет Есении и еще пытается унизить меня при ней. Но ничего, мы тебе еще покажем кузькину мать!..»
Ужин Леониду не понравился. Точнее, накормили их очень вкусно, но эта церемонная беседа с обязательными, приклеенными к лицу улыбочками, напрочь лишила его аппетита. К тому же, как он и боялся, на Есению пялились все мужики, присутствующие в кают-компании, включая капитана и даже Филиппа. Леонид не раз замечал направленные в ее сторону оценивающие взгляды и наливался злостью.
Он едва дождался окончания ужина. Как только капитан встал, Леонид вскочил за ним следом и, схватив Есению за руку, быстро повел ее к выходу, не обращая внимания на недовольный взгляд Филиппа.
– Ты ведешь себя неприлично! – возмутилась Есения, вырывая у него руку, когда они вышли из кают-компании и направились в сторону их каюты.
– Возможно! Но я твой муж, и не желаю, чтобы на тебя бросали кобелиные взгляды посторонние мужики, – отрезал он, вновь овладевая ее рукой.
Есения изумленно остановилась:
– Леонид, ты что? Совсем заигрался? Какой муж?
– Почему же заигрался? – серьезно спросил ее он. – Мы должны были тогда с тобой сразу же по приезду пожениться, если помнишь… Или ты все забыла? – высказав столь кошмарное для себя предположение, он даже остановился и с замершим сердцем посмотрел на Есению.
– Я все помню, – тихо ответила Есения, и глаза ее наполнились слезами.
– А ты говоришь: «заигрался»! Да мне без тебя жизни не было! – он привлек ее к себе и, поглаживая по плечу, повел к их каюте.
Войдя в каюту, Леонид закрыл дверь на ключ и повернулся к Есении.
– Ты – моя! – тихо сказал он, приближаясь к ней. – Я шел за тобой все эти годы! И никому тебя теперь не отдам!
Есения вспомнила, как ей также говорил покойный Круглов: «Ты – моя!», но тогда это не вызывало сладко-щемящего чувства покорности, когда хотелось согласиться: «Да, я твоя!» и лечь у ног любимого…
– Тогда ты тоже – мой! – сказала она. – Я ждала тебя все эти годы, родила и вырастила твоего сына. И ни одного мужчины не было в моей постели за все это время. Да мне никто, кроме тебя, и не был нужен! Ты должен мне верить, а ревности я не потерплю.
– Тише, тише, любимая, – прошептал Леонид, обнимая ее. – Ревность – выше человека, это чувство, не поддающееся контролю, наверное, так же, как любовь… Ты стала еще прекраснее, расцвела такой женственной красотой, что у меня дух перехватило, когда я тебя увидел там, на трибуне вашего института. Как же я могу не ревновать тебя, когда только что опять нашел? Да я любого разорву за тебя в клочья!
– Боже ты мой, я и не подозревала в тебе такой кровожадности! – улыбнулась Есения.
– Станешь тут кровожадным, – проворчал Леонид, – когда на тебя так откровенно пялятся! Больше не надевай это платье. Давай, снимай его сейчас же!
Он дернул за бретельки, и платье вдруг неожиданно упало к ногам Есении, разом открыв его взгляду ее стройное тело и полные упругие груди безо всякого бюстгальтера… Если бы он знал, что под платьем на Есении была надета только вот эта кружевная полоска, притворяющаяся трусиками, то он бы ее вообще не выпустил из каюты!
Опустив взгляд на еще пока плоский живот Есении, он заметил тонкие бледные полоски на его коже, бегущие к бедрам.
– Что это? – спросил он, осторожно проводя по ним пальцем.
– Это растяжки после беременности. Лёнечка был большим и беспокойным мальчиком… – тихо ответила Есения.
Леонид молча опустился на колени и прижался губами к ее животу – «родине» их сына, и в этом момент почувствовал, как внутри Есении что-то дрогнуло, устремляясь к нему навстречу.
Он пораженно поднял на Есению глаза, та тоже посмотрела на него сверху не менее изумленно.
– Господи, да рано же еще! – прошептала она побелевшими губами. – Он не может начать так рано шевелиться…
– Но и я почувствовал… – почему-то тоже шепотом, словно боясь кого-то спугнуть, сказал Леонид.
Возбуждение его сразу же куда-то ушло, он приложил щеку к животу Есении и почти всерьез спросил:
