Когда он пошел в морскую пехоту, то сделал своим ее девиз: Semper fidelis – Всегда предан. В своей дружбе, в работе, в браке. Это про него. Про Старину Стива.
До того дня, когда он перестал быть предан. Когда поддался дурману дешевого вина и несчастной жены своего лучшего друга и отодрал Диди по первое число. Это было началом конца.
А может быть, концом начала. Потому что теперь он возвратился, подобно воскресшему Лазарю, чтобы заново собрать осколки своей разбитой жизни.
Возрождение длилось три года, но теперь он наконец увидел это: просчет в сценарии, написанном следователями, – «Самоубийство Диди».
Ранним воскресным утром она повесилась в его кабинете. В кабинете, который он запирал каждый вечер так же аккуратно, как делал все остальное. И от которого у Диди не было ключа.
Как она попала туда?..
– Что это за место?
Вопрос вернул Стива из забытья. Бросив взгляд на женщину, сидевшую рядом с ним, он мгновенно вспомнил о крутом вираже, который заложила его жизнь. После устроенного побоища у него двоилось в глазах. Женщина с карими глазами, каштановыми волосами и большим бюстом, приглядеться к которой у него не было пока времени, то раздвигалась перед ним на два расплывчатых силуэта, то сливалась в один. Они – двое случайных прохожих, которым сегодня, возможно, придется вместе умереть. Или два очень искусных лгуна. Стив еще не сделал окончательного выбора между двумя этими предположениями.
Однако ему еще не встречалась столь ловкая мошенница.
Хотя небольшая трезвомыслящая часть его мозга надеялась, что сотрясения у него нет, остальная часть (у которой, скорее всего, не во всех цилиндрах была искра) билась над проблемой: что ему сейчас делать? Стив знал, что должны быть варианты, но не мог ничего придумать, поскольку у него раскалывалась голова, саднило лицо (вернее, то, что раньше им было) и каждая клеточка тела ощущалась будто пропущенной через мясорубку (что, собственно, с ним и сделали). Единственное пришедшее Стиву в голову решение было классическим по простоте: выкатываться к черту из машины.
– Я спросила тебя, что это за место.
Стив на мгновение забыл о своей спутнице.
– Стоянка для катеров.
– Стоянка для катеров? Что за стоянка для катеров?
Нет, эта женщина уж точно не молчунья. За сегодняшнюю ночь практически единственный раз у нее был закрыт рот: когда она лежала без сознания. Если она не поостережется, эта идея ему может понравиться.
– Стоянка для катеров – это стоянка, на которой держат катера. – Не будь так больно морщить лоб, он бы нахмурился.
– Спасибо. Вы мне все объяснили.
Стив сдался. Ему больше не испугать женщину выражением своего лица, ведь он не в силах даже пошевелить лицевыми мускулами.
– Здесь их хранят, когда кончается сезон. Те, кто не хочет круглый год держать катера на воде. В это время года тут обычно малолюдно.
– Ты тоже держишь здесь катер?
– Держит мой друг. Зимой. А сейчас он, скорее всего, у своего причала на озере.
– Так ты сюда ехал к своему другу?
Стив недовольно закашлялся и заставил ее некоторое время ждать ответа.
– Розенкранц, я не уверен, что в настоящий момент у меня есть хоть один друг. Останови машину перед вон тем последним сараем, ладно? Если мы везучие, то запасной ключ они держат на прежнем месте.
Боже, у него ноет каждая жилка! Выкарабкиваясь из машины (женщина не могла бросить его и уехать, потому что ворота закрылись), Стив изо всех сил старался не обращать внимания на боли и рези, пронзавшие тело при каждом движении. Глубокая рана на бедре продолжала терзать, хотя уже немного меньше прежнего. Главное, что кости, похоже, были целы, если не считать возможной трещины в черепе, судя по головной боли.
Тридцатидвухфуговый каютный катер Митч купил лет пять назад за полторы тысячи. Роскошный катер. Шесть спальных мест. Митч, как ребенок, радовался тому, что приобрел его настолько дешево. Стив соглашался с этим – выгодная сделка была в духе Митча, – пока не обнаружилось, что чертовой посудине тридцать лет, дерево сгнило и мотор не работает. Антиквариат, как выразился Митч. Нужно только приложить к нему руки. Угадайте, кто добрых полтора года все свое свободное время помогал другу менять доски, красить корпус и перебирать движок? Правильно. Старина Стив.
На похоронах Диди Стив чувствовал себя раздавленным червем. Он помнит, как Митч выглядел в тот день. Красные от слез глаза, голова опущена, на понурых плечах черный болтающийся пиджак. Мать Митча стояла рядом с ним, вцепившись в руку сына. Был январь. Дул холодный сильный ветер. По небу цвета алюминиевой фольги плыли мрачные облака. На панихиду пришли сотни людей – ничто так не привлекает толпу, как скандал. Терзаемый горем и чувством собственной вины, Стив не мог не прийти. Когда гроб опустили в промерзлую землю, толпа начала расходиться. Белый налет инея подобно кружевам прикрывал неровные края открытой могилы, и Диди предстояло лежать здесь. Эта картина до сих пор стоит у него перед глазами. Митч отвернулся, стоило Стиву подойти к нему, держа шляпу в руке. Глаза Колхауна ничего не видели от печали, стыда и от недосыпания. Он хотел сказать другу слова извинения и сочувствия. Сказать, что вот он повинно склонил перед ним голову и Митч может казнить его, если хочет. Да, он поступил ужасно, но на самом деле никогда не хотел смерти Диди.
С минуту он постоял перед Митчем. Лучший друг смотрел сквозь него, не обращая внимания на протянутую руку и не реагируя на запинающуюся речь. Классически красивое лицо, небесно-голубые глаза, словно из крашеного гипса и не выражающие абсолютно никаких чувств. Потом мать Митча – Стив знал ее практически всю свою жизнь и готов был поклясться, что она считала его почти вторым сыном, – взяла Митча под руку, и они одновременно повернулись и ушли, будто Стив был невидимкой.
Что ж, оскорбление заслуженное.
С того дня он ни разу не видел Митча.
Через два дня после похорон Диди его уволили. За поведение, несовместимое со званием сотрудника полиции. А в следующее воскресенье, когда он еще спал, жена забрала их маленькую дочку и ушла. Сообщив в прилепленной к холодильнику записке, что подает на развод.
Жизнь Стива Колхауна была разрушена. За неделю он потерял все, ради чего жил.
Ему приходила в голову мысль засунуть в рот ствол пистолета и нажать курок. Забвение смерти было бы желанным избавлением от гнетущей его боли. Простое и эффективное решение. Но рано или поздно кто-нибудь расскажет его дочурке, что сделал ее отец. Плохо, когда про тебя говорят, что ты дочь изменявшего жене, оскандалившегося и обесчестившего себя фараона. Но еще хуже расти дочерью самоубийцы. Обречь ее на это он не мог.
