– Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, но могу, наверное, просто почитать книгу. Пойдем, сядем. А где Виталий?
– Виталик пошел в зал отправления играть на автоматах, – объяснила Антонина. Велел позвонить ему по мобильнику, когда объявят прибытие. Впрочем, в том зале его тоже, кажется, объявляют.
– Не понимаю, зачем ты вообще притащила его с собой? Если бы вы были женаты, это еще туда-сюда, сразу представить прибывшему отцу своего мужа… А так… Какое дело Олегу до твоего бой-френда, а Виталию – до твоего как бы отца? Что они будут друг другу говорить?
– Не знаю, – Антонина пожала широкими плечами. – А на твой вопрос отвечу, если ты объяснишь мне, зачем ты привезла с собой тетю Лену.
– Может быть, ты заметила, что это не я ее, а она меня привезла сюда на своей машине. У нас, как ты знаешь, машин нет. Я не знаю, сколько у Олега и Кеши багажа…
– Я уверена, что они вполне могли бы разориться на такси…
– Что же касается твоего намека относительно того, что я взяла Лену для моральной поддержки, – невозмутимо продолжила Анжелика, как будто бы ее и не перебивали. – Это абсолютно справедливое предположение. Но в моем случае это объяснимо – нас с Олегом связывают все-таки непростые отношения с давней историей. Что же касается тебя, то у тебя с ним никаких отношений попросту никогда не было.
– Зато у тебя нет с ним кровного родства, – отпарировала Антонина. – А у меня – есть.
– То есть, ты хочешь сказать, что твой Виталик каким-то образом будет охранять тебя от неуместных реплик со стороны пресловутого «голоса крови»? – уточнила Анжелика. – Спорное предположение, но за неимением лучшего…
– А куда, кстати, подевалась тетя Лена? – спросила Антонина.
– Она снаружи, в машине, говорит по телефону. Как только закончит, подойдет сюда.
– А мы все с ихним предполагаемым багажом в ее машину поместимся? – подозрительно спросила Антонина. – Насколько я помню, мой папаша довольно крупный. Да и Кешка обещал быть немаленьким…
– В ее машине девять посадочных мест, – сказала Анжелика. – Она специально, по моей просьбе, взяла «Фольксваген», в котором они на дачу ездят и возят вещи. У самой Лены совсем маленькая машинка, я не помню марку…
– Ты пока читай, а я, пожалуй, тоже выйду наружу, прогуляюсь, – сказала Антонина.
– Когда вернешься, снова придется проходить досмотр, – напомнила Анжелика.
– Ничего, пройду, – мотнула головой Антонина. – Оружия я с собой не ношу… Если что прояснится, сразу звони.
На автомобильной стоянке Антонина сразу приметила фургончик маминой подруги, но не торопилась к нему подойти. Смотрела вокруг, крутила головой, втягивала воздух большими ноздрями. На окружающих международный аэропорт полях все еще кое-где лежал снег, но сами поля уже неуловимо изменили цвет. К серо-желтой зимней гамме прибавилось чуть-чуть розового. На заросшие деревьями и кустами холмы Пулковской обсерватории легла голубоватая, почти прозрачная вуаль. В стеклянном небе бессмысленно на первый взгляд выписывали круги белые чайки, всю зиму столовавшиеся на окологородских свалках и помойках. Воробьи отчаянно орали в чахлых декоративных кустах, окружавших автостоянку. Весна вышла на старт и теперь, в спокойном предвидении неизбежного, безмятежно потягивалась, лениво наслаждаясь последними безработными днями.
– Ну что там мама? – спросила Лена, едва увидев подходящую к ней Антонину. – Не очень… того? Я уже закончила и иду к ней…
– Почему – мама? – немедленно надула губы Антонина. – Почему никто не спросит: как там я?
Капризы в исполнении огромной Антонины всегда смотрелись прекомично, и Лена и теперь не удержалась от улыбки.
– Пусть твой Виталик спрашивает, – усмехнулась она. – Где он, кстати? Неужели нашел в аэропорту бильярд?
– Нет, удовлетворился игральными автоматами.
– Самолет еще не прибыл?
– Нет. Раз мама не звонит, значит – нет.
– Слушай, Тоня, а ты вообще помнишь этого мальчика, Кешку? – спросила Лена. – Хотя какой он теперь мальчик! Ему теперь… ему теперь лет двадцать шесть, да?
– Насчет лет точно не знаю, – сказала Антонина. – А так, конечно, помню. У меня же, в отличие от него, нет амнезии…
В кармане Антонининой куртки заиграли первые такты мелодии из кинофильма «Крестный отец».
– Угу! – сказала Антонина, не доставая телефон. – Уже идем.
Лена с Анжеликой и Антонина с Виталиком парами стояли в небольшой толпе встречающих. Многие держали перед собой карточки с легко прочитывающимися, и более или менее замысловатыми по содержанию надписями латиницей. «Господин Отто Шуленберг» «Отель Москва» «Конференция по болезням эпигастральной области» «Герменевтика» «госпожа Анна Амейн и Ко» «ЦНИИГООП»… Чтобы отвлечься от ожидания, Анжелика и Лена негромко спорили, пытаясь угадать, кто из выходящих в зал к какой вывеске направится. Лена угадывала чаще и откровенно торжествовала победу над психологом-профессионалом. Анжелика в свое оправдание ворчливо попрекала Лену ментовским прошлым. Разнополую компанию небрежно одетых молодых людей обе согласно отнесли к вывеске недорогого отеля «Москва». К немалому изумлению дам вся компания сгрудилась вокруг загадочной «герменевтики». К «эпигастральной области» с ослепительной улыбкой подошел импозантный негр лет пятидесяти с небольшим чемоданчиком из крокодиловой кожи и в таких же, в тон, туфлях.
– Тоник, а ты его вообще-то узнаешь? – спросил Виталик. – Может, нам тоже надо было карточку написать.
– Узнаю, – мотнула головой Антонина. – Я сегодня с утра специально на фотографию посмотрела.
Казалось, все пассажиры франкфуртского рейса уже прошли таможню и разъехались, а Олега с Кешкой все еще не было.
– Может быть, он привез что-нибудь археологическое в подарок здешним коллегам и его задержали? – предположила Лена.
– Это на вывозе могут задержать, чтобы не увозили национальное достояние, – возразила Антонина. – А на въезде-то что?
– Если, конечно, он мумию не привез, или еще что-нибудь в этом роде, – сказал Виталик и сам засмеялся собственной шутке.
Все четверо увидели их одновременно. Легко шагая через толпу, они оба выделялись своим совсем не немецким, не зимним загаром. Оба несли на плече одинаковые сумки, кажущиеся небольшими и легкими. Они были почти одного роста. Юноша казался чуть светлее глазами и кожей, и двигался с трудно описываемой, но сразу же улавливаемой подсознанием грацией. Если наблюдение удавалось вывести в сознание, то сначала непременно возникала мысль о танцовщиках и спортсменах. Потом эта мысль отбрасывалась, и оставалось опасливое недоумение. Верхняя часть лица молодого человека скрывалась в тени полей широкополой шляпы.
