Я расстегнула браслет и медленно стянула с руки. Редко приходится видеть такую идеальную работу. Он скользил легче атласной ленты. Каждый завиток вспыхивал разноцветным пламенем. Да и бриллианты были самим совершенством и прекрасно подобраны. Чистейшей воды и без единого изъяна. Класс Д. Иными словами, лучше не бывает. Овальная застежка размером с небольшое яйцо тоже была усажена бриллиантами различных форм и размеров. Внимательно присмотревшись, я заметила еще одну крошечную защелку и поддела ее ногтем. Крышечка поднялась. Внутри оказался миниатюрный портрет молодого человека, очень похожего на принца Альберта. Его мечтательные голубые глаза охотничьей собаки тоскующе взирали на меня. Портрет был прописан до мельчайших деталей, как высококачественная цветная фотография. Просто шедевр. Мне пришло в голову, что красивее может быть только оригинал. Но оригинал хранился у королевы-матери, так что это скорее всего копия. Или нет?
Да, над этим стоит поразмыслить.
Я отложила лупу, взяла бокал и принялась обдумывать варианты. Коллекция драгоценностей покойной королевы-матери одна из самых ценных и прославленных во всем мире и содержит немало поразительных ювелирных работ, знаменитых и не очень. Например, этот браслет, хоть и не слишком известен широкой публике, все же был одним из любимых украшений семьи. Но… но королева-мать была азартным игроком. Она неизменно проигрывалась на скачках, и в результате ее долги были столь же легендарны, как собрание драгоценностей. Не могла она продать оригинал, сделав себе копию? Она и леди Мелоди были хоть и не ровесницами, но близкими подругами. Возможно ли, что королева потихоньку продала приятельнице браслет за кучу наличных?
Я всмотрелась в клеймо изготовителя. Гаррард, 1850.
Я громко рассмеялась. Какой вздор! Леди Мелоди скорее всего заплатила целое состояние какому-нибудь ювелиру-мошеннику за такую добросовестную копию. Гаррард никогда не согласился бы на такое, поскольку слишком дорожил репутацией фирмы.
А хоть бы и оригинал? И что из этого? Какая мне разница? Да никакой. Происхождение меня не интересует.
Внимательное исследование не обнаружило никаких надписей на оправе. Это просто самый прекрасный, яркий и эротичный предмет ювелирного искусства, когда-либо виденный мной.
Бриллиант в кольце тоже был хорош, но при ближайшем рассмотрении хоть и отличался прекрасным цветом и чистотой, бледнел в сравнении с качеством камней в браслете. Насколько он был хорош? Очень, очень. Необыкновенен? Вряд ли. Обычное дорогое изделие, ничего особенно выдающегося, несмотря на размер и качество бриллианта. Такого рода вещь вполне могла быть куплена посредником на аукционе по сниженной цене. Его можно переделать и, возможно, даже повторно огранить. На кольце стояло клеймо Граффа, который, увидев его, сумеет легко определить свою работу и первоначального владельца, скорее всего именно леди Мелоди.
Итак, предстояло решить: продать все это потихоньку через доверенного посредника или разломать, вынуть камни и отправить в мой личный банковский сейф в Женеве.
Я не могла отвести глаз от браслета. Всякого, кто разломает его, следует пристрелить. Но одно из моих жесточайших правил гласит: всякую краденую вещь следует либо разобрать на камни, либо продать, и немедленно. Я никогда не рисковала быть пойманной на месте преступления. Сегодняшний случай может стать исключением.
Я смотрела и смотрела на него. Если оставить себе, смогу я это носить в той прованской деревушке, куда собираюсь уехать навсегда? Нет. Никто не надевает такие украшения в сельской местности. Кстати, а когда я собираюсь удалиться от дел? Вот и говори о движущейся мишени! Я отстала от собственного графика уже на два месяца. Всем сердцем люблю Прованс и счастлива там, как ни в одном месте на земле. Почему бы просто не уехать туда и не исчезнуть для всех? Это будет так легко.
Моя маленькая ферма находилась неподалеку от Сен-Реми в Провансе, рядом с городком Эгальер. Вот уже пятнадцать лет как она принадлежит мне. Британские власти относились ко мне как к американской экспатриантке, возобновлявшей свой паспорт в американском посольстве каждые десять лет, живущей в одной и той же квартире в Белгрейвии тридцать пять лет, платившей британские налоги и летавшей на Рождество, Пасху и на весь август в свой второй дом, где ее считают благонадежной гостьей, не слишком богатой землевладелицей, не нарушающей законов и правил Французской республики.
Это одна реальность. Во второй я пользуюсь поддельными документами гражданки Лихтенштейна, чтобы уезжать и приезжать по делам, связанным с продажей драгоценностей. Согласно этому паспорту я Леония Чейз, некрасивая, унылая особа средних лет, сделавшая карьеру в сталелитейной промышленности и живущая в Женеве. Кроме того, Леония Чейз имеет небольшую квартирку в Лихтенштейне и постоянно находится в разъездах. Во время своих путешествий я предпочитаю пользоваться этим именем, потому что для Кик Кесуик такие частые поездки невозможны. А Леонией Чейз вряд ли кто-то заинтересуется.
Внизу зажужжал домофон, и меня чуть удар не хватил. Без четверти одиннадцать!
Я пыталась проигнорировать звонки, но ночной посетитель оказался настойчив. Я выбралась из ванны, обернулась полотенцем, но вместо того, чтобы снова открыть мастерскую и проверить экраны, вышла в переднюю.
— Да? Кто это? — рявкнула я.
— Кик! Это я.
Голос показался знакомым.
— Кто «я»?
— Оуэн Брейс.
Вот это да!
— Могу я подняться?
— Конечно. Первый этаж. Квартира Б.
Вероятно, он забыл оставить мне какие-то бумаги или корреспонденцию, которые понадобятся сразу же с утра в понедельник, хотя представить трудно, что это такое. И для чего существуют факсы и электронная почта?
Перед тем как открыть дверь, я накинула толстый махровый халат и подкрасила губы. Браслет и кольцо благополучно лежали в сейфе.
Оуэн держал за горлышко бутылку шампанского и, похоже, уже успел выпить.
— Простите, что врываюсь в такой час. Надеюсь, я вас не разбудил.
— Нет-нет, входите. Я думала, вы ужинаете с Селин.
— Так и было, но больше я не вынес. Она наткнулась в баре на каких-то друзей, и я оставил ее там. Тошнит от разговоров с накачанными кокаином моделями, у которых нет фамилий и никаких знаний о жизни до восемьдесят девятого года.
— То есть хотите сказать, что они изучали войну в Персидском заливе на уроках истории?
— Точно, — рассмеялся он. — Если они вообще слышали о такой войне. Большинство из них просто неграмотны.
