– Да, – бросил Миша в трубку. – Кирпичный, ты здесь уже? Давай заводись, я сейчас буду.
Он встал со стула, залпом допил кофе.
– Ты куда-то собираешься? – подняла глаза на мужа Оля.
– Мм, ага, труба зовет, – отозвался Миша, хватая на ходу еще один золотистый оладушек.
– Пап, ну ты на футбол обещал с нами сходить, – поймал его за рукав Сашка.
– Чего? Футбол? Это кто тут возникает? Ты, что ли, Голкипер Дырявые Штаны? Ну-ка, лови!
Миша лихо вытолкнул ногой из-под кресла футбольный мяч и точным движением послал его в сторону стола. Ольга невольно расхохоталась, глядя, как Сашка прыгнул на летящий мяч прямо со стула и грохнулся на пол, прижав его животом.
– Обещал – схожу, ты че, родному отцу не доверяешь? – щелкнул сына по макушке Миша. – Завтра, идет?
Он обернулся к Пашке, все еще поглощающему оладьи:
– А ты чего, все питаешься? Правильно, ешь-лопай, равняй морду с жопой!
Пацаны заржали, довольные. Мисс Клэр, отлично понимавшая по-русски, брезгливо поджала бесцветные губы.
– Когда тебя ждать? – спросила Ольга, поднимаясь и следуя за мужем к двери.
– Ох, ну все тебе надо знать, – белозубо усмехнулся Миша. На ходу притянув к себе жену, он быстро поцеловал ее в висок и в уголок бледно-зеленого глаза, провел пальцем по отливающим золотом ресницам. «До чего дотошная у вас мать, пацаны, плохо вы ее воспитываете!» – крикнул он сыновьям.
– Вернусь, как дела закончу.
Оля пожала плечами:
– Хорошо. Тогда я буду в клубе.
Мишины лохматые брови сошлись на переносице.
– Не надоело еще баловство это? – хмыкнул он.
– Не надоело, – твердо покачала головой Ольга. – И не надоест. Это мое дело, я сама его создала, своими руками, понимаешь?
– Понимаю, Олькин, ты у нас видный бизнесмен, – темные, глубокие Мишины глаза иронически блеснули. – Скоро будешь вместо меня всеми делами рулить, на стрелки ездить, базары с пацанами тереть, а?..
Ольга неприязненно поморщилась, хотела возразить, но Миша уже повернулся к выходу:
– Ладно, черти полосатые, все, ухожу. Ждите, вернусь!
Он скрылся за дверью. Оля, вернувшись за стол, рассеянно смотрела сквозь высокое окно, как Миша, спустившись с крыльца, подошел к черному «Гелендвагену», только что выехавшему из подземного гаража. С водительского сиденья ему навстречу выскочил здоровенный краснолицый мужик, Олег Кирпичников, начальник Мишиной охраны, бессменный телохранитель и правая рука мужа. Миша, усмехаясь, что-то бросил ему, опять, наверно, пошутил, потом распахнул дверцу машины, занес уже было ногу и вдруг отступил назад, скривившись. Что-то, вероятно, ему в автомобиле не понравилось. Наверное, отчитал Кирпичного за грязь в салоне, потому что Олег тут же, согнувшись в три погибели, полез в «Гелендваген», вытащил коврик и взмахнул им, намереваясь вытряхнуть мусор.
В ту же секунду за окном густо, тяжело грохнуло, тонко, жалобно зазвенели стекла, взметнулся черно-серый столб дыма, жарко занялось оранжевое пламя. Не стало видно ни машины, ни стоявших возле нее людей.
Ольга вскочила из-за стола, стиснула руки, на мгновение лишившись дара речи. За ее спиной завизжала мисс Клэр. Мальчишки, опрокидывая стулья, бросились к окну, завопили, путая английские и русские слова:
– Папа!
– Dad!
Ольга, оправившись от шока, перехватила Сашку, летевшего во двор, уже у дверей, крикнула:
– Стой! Не смей туда соваться! Я сама…
– Мама, не ходи! – ухватился за ее руку Пашка. – Не ходи туда! Я боюсь, мам.
– Так. Ну-ка, успокоились все, – заставив голос звучать властно и твердо, произнесла Оля. – Не орите, с папой все хорошо, я уверена. Сидите спокойно, я узнаю, что произошло, и мигом вернусь.
Ольга метнулась к двери и столкнулась на пороге с Мишей. Лицо его было измазано черной копотью, глаза лихорадочно блестели.
– Пацаны, от окна, быстро! – скомандовал он. – Да жив я, жив, не визжите. Ты, мисска, как там тебя, в бога душу? Дуй с ними наверх, в детскую, и не высовывайтесь. Оля, в «Скорую» звони, живо. Олега зацепило.
Через несколько часов, отправив пострадавшего телохранителя в больницу, а жену с детьми посадив на ближайший рейс до Лондона, Миша Чернецкий сидел в кабинете у своего многолетнего друга и компаньона Ивана Муромцева. Старый друг, прошедший вместе с Мишей лихую мясорубку девяностых, еще недавно именовавшийся Ванька-Муромец, решил завязать с прежней жизнью и подался в политику. Новоиспеченный депутат сделался теперь Иваном Степановичем, опустил на лоб еще густой, пшеничный, с сединой чуб, на раздобревшие в последние годы плечи повесил мешковатый пиджак старомодного покроя и разговаривать начал медленно, велеречиво, с этакими былинными присказками. Все эти перемены, вероятно, должны были создать Муромцу имидж простого рабочего парня, выходца из народа, и обеспечить доверие и любовь избирателей. Миша Чернецкий над такими метаморфозами подсмеивался, поддразнивая старого кореша:
– Ой ты, гой еси, добрый молодец, эко тебя жизнь-то перекоробила.
– Несовременный ты человек, Миха, елки зеленые, не гибкий, – обижался Иван Степанович.
Сегодня, однако, обоим было не до шуток. Миша, мрачный, сосредоточенный, мерил шагами кабинет. Муромец, насупившись, ворошил на столе бумаги, зачем-то снимал и тут же клал на место телефонную трубку.
– Кто тебя заказал, не знаешь, не ведаешь? – вскинул он на Мишу бледно-голубые выцветшие глаза. – Никаких соображений? Может, кому-то ты дорогу перешел?
– Да хрен знает, – дернул плечами Миша. – Что за падла может на меня пасть разевать? Всех особо борзых в девяностые положили… Главное, знал же, сука, что на «гелике» двадцать сантиметров брони, и взрывчатку прямо под коврик сунул, чтобы меня внутри салона разметало. Что же это за крыса такая, осведомленная о моей жизни? Может, Лелик Геворкян?..
– А что Лелик? – живо вскинулся Муромец.
Миша, раздумывая, сложил ладони вместе, прикусил крепкими зубами кончики пальцев.
– Да вышли там у нас с ним терки по Инвестбанку. Бля, ну, если это он, я его, падлу, урою! Ну ладно, торпеду мне на коврик прицепил, это хрен с ним. Но рядом же дети были, жена…
– Ну-ну, не кипишуй. Сейчас твои летят уже белыми лебедями в Англию. Тебе о себе теперь кумекать надо. Что у тебя с охраной?
– Да что… – Миша досадливо махнул рукой. – Кирпичный в больнице, полруки как не бывало. Жалко, хороший мужик. Ну, выплачу ему там компенсацию. Хотя этот говнюк и не заслужил, конечно. Это ж надо – допустить, чтоб в моем собственном дворе тачилу начинили!
