Ему до тошноты надоели заполонившие российский рынок поделки азиатского производства причудливых форм и расцветок и убогого качества и вкуса. Тем более, что в основном это были копии известных марок, похожие на свои прототипы не больше, чем бумажный цветок — на живой. Когда Егор случайно оказывался возле витрины с такими «драгоценностями», то старался не смотреть в ее сторону.
Но в один прекрасный день именно возле такой витрины с блестящими уродцами он увидел знакомое лицо. Это была Маша, его бывшая одноклассница, первая ученица выпуска.
— Маша? — на всякий случай спросил он стройную русоволосую девушку. — Маша Новикова?
— Егор! — ахнула Маша, тоже узнавшая его если не с первого, то со второго взгляда. — Что ты тут делаешь?
— Проходил мимо, — честно ответил Егор. — И увидел тебя. Как живешь, Машенька?
— Хорошо живу. Учусь на фармацевта, еще год остался. А ты?
— А я заканчиваю институт, буду дизайнером.
— Красивая профессия.
— Интересная.
В тот день он пригласил Машу посидеть в кафе, они обменялись телефонами. И последние два месяца учебы, выпускные экзамены, защита диплома неразрывно переплелись с началом их романа. Пожалуй, первого серьезного романа в жизни Егора, до этого он не слишком много значения придавал общению с девушками, хотя и пользовался среди однокурсниц успехом. Но Маша…
Было в этой что-то такое, не бросавшееся в глаза сразу, а раскрывающееся постепенно, неторопливо и только для внимательного дружественного наблюдателя. Она прекрасно умела слушать, не болтала о пустяках, не любила часами разговаривать по телефону или бродить по магазинам в поисках «чего-то этакого». С удовольствием принимала приглашения Егора на дискотеки, и с еще большим удовольствием — на концерты скрипичной и фортепьянной музыки.
У них оказались близкие литературные вкусы, так что обсуждать прочитанное им всегда было интересно. Маша сама не умела толком рисовать, но тонко чувствовала и понимала живопись, так что ходить с ней на выставки и вернисажи было не менее интересно и приятно. С ней даже молчать было хорошо…
— Вот тебе прекрасная жена, Егорушка, — заметила мать, познакомившись с Машей. — Спокойная, умная, хорошая хозяйка…
— Откуда ты знаешь, какая она хозяйка? — усмехнулся сын.
— Во-первых, поговорили, а во-вторых, это же сразу видно. Не вертихвостка, лицо не размалевывает, не курит, со старшими почтительна… Отцу она, кстати, тоже понравилась.
— Я вроде не собираюсь пока жениться, — отмахнулся Егор.
— Смотри, не прособирайся. Такие девушки не часто сейчас встречаются.
Егор тогда не воспринял тему всерьёз. Но когда Маша уехала на два месяца в Крым к родственникам, вдруг понял, что ему отчаянно не хватает их ежедневных телефонных разговоров, встреч, прогулок. Он затосковал по её чуть низкому, «бархатному» голосу, по внимательному взгляду красивых голубых глаз, по тонкому аромату ее духов…
Правда, сам он в это время был занят устройством на работу: полученный им «красный диплом» предоставлял довольно богатый выбор мест и вполне приличную зарплату. Выбрал он, что вполне естественно, Московский ювелирный завод, чем очень порадовал родителей: хоть и не совсем ювелир, но все-таки можно считать продолжением семейной династии. И с головой окунулся в работу.
Увы, приходилось чуть модифицировать прежние заводские модели, а создавать собственные ему пока никто не предлагал. Это было первым разочарованием, но Вадим не привык зацикливаться на неприятных моментах, и в свободное время фантазировал, рисовал, творил, одним словом.
А потом пришла эсмэска. «Возвращаюсь… Поезд… Вагон…» И не было естественной, казалось бы, просьбы встретить. В этом была вся Маша: ненавязчиво сообщить самую суть, а дальше… дальше пусть уж человек сам решает, как ему поступить.
Егор сам удивился тому, как сильно обрадовался этому короткому сообщению. Маша возвращается, снова будет в Москве, возобновятся их встречи. На работе у него, конечно, появились приятели, да и вообще он многих на этом заводе знал с детства, но это было совсем не то. Маша — вот идеальный собеседник, слушатель, настоящий друг. И… и, кажется, он ее любит. Да, точно любит.
На вокзал он примчался с цветами задолго до прибытия поезда и никак не мог дождаться, когда же, наконец, прозвучит объявление по радио. Услышав «Поезд номер… „Симферополь-Москва“ прибывает…» кинулся на платформу, на ходу прикидывая, где же остановится нужный ему вагон.
Маша загорела, похудела и, как показалось Егору, очень похорошела. Она так явно обрадовалась встрече с ним, что он, не долго думая, выпалил:
— Машенька, выходи за меня замуж!
Кругом толпились люди, на них оборачивались — кто с недовольством, кто с откровенной завистью, — а они все стояли, обнявшись, на платформе возле опустевшего вагона.
Маша не стала кокетничать, ахать, что всё де так неожиданно, говорить, что должна подумать… Только кивнула и потянулась к Вадиму. Она всегда предпочитала обходиться без слов, если была такая возможность. Вот и теперь — обошлась.
— Я люблю тебя, — спохватился, наконец, Егор. — А ты?
— Гошенька, если бы ты был повнимательнее… Я тебя еще со школы люблю.
Она единственная называла его Гошей, а не Егором. И она действительно его любила: только его поглощенность своей профессией, вообще — творчеством помешало ему понять это давным-давно.
И родители Егора, и родители Маши восприняли их решение пожениться со спокойной радостью. Даже проблемы с жильем у будущих супругов не возникло: из двух трехкомнатных квартир сделали три двухкомнатные в одном и том же районе — около станции метро Коломенская.
Квартира молодых была в многоэтажном сине-белом здании, выходившем на набережную Москвы-реки. От вида из окон с непривычки к высоте кружилась голова, а будущее представлялось таким же безоблачным и великолепным, какими были эти предсвадебные недели удивительно ясного и теплого сентября. И даже несколько неожиданная для Егора просьба Маши обвенчаться не слишком его поразила, хотя до этого времени особой набожности в своей невесте он не замечал.
Маша оказалась права: церковный обряд был куда более ярким, торжественным и впечатляющим, чем состоявшаяся на несколько часов раньше, стандартная процедура регистрации брака в районном ЗАГСе на унылой, продуваемой, казалось, всеми ветрами, Кантемировской улице в неказистом типовом двухэтажном сооружении. Казенная роскошь помещения, ярко-розовые стены в сочетании с обильной позолотой положения не спасали.
Зато Царицынский парк, где стояла церковь, был прекрасен в багряно-золотой листве. И сама церковь, нежно-зеленая с белым, с невысокой колоколенкой и куполом, казалась такой уютной, теплой. Егор, чуть ли не впервые в жизни попавший в действующий храм, да еще в качестве одного из главных лиц церемонии, был не просто поражен — потрясен всем происходящим.
