— Ты как? — спросил он.
— В порядке. — В ее голосе слышался восторг. — Потрясающе. На прошлой неделе я случайно дотронулась до руки продавщицы в бакалее и получила сильнейший удар. Я уже думала, что никогда не оправлюсь.
Лютеру хотелось спросить, как часто с ней происходили подобные вещи, но он чувствовал, что сейчас не время для подобного вопроса.
— Что-нибудь ощущаешь? — поинтересовался он.
— Да, но ничего плохого.
— М-да, такой комплимент может вскружить голову любому мужчине.
— Прости. Дело в том, что за последний год я не могла ни к кому прикоснуться, не получив сильнейший психический удар. Обычный поход к зубному превращался в муку. Я была вынуждена принимать успокоительное, чтобы вытерпеть самую простую чистку камней. Ты не представляешь, как приятно сознавать, что мое восприятие возвращается в норму.
Лютер медленно обхватил пальцами ее руку. Изящные пальчики показались ему хрупкими. Кожа была теплой и нежной. Грейс не пыталась выдернуть руку.
— Интересно, дело в тебе? — задумчиво проговорила она. — Наверное, это как-то связано с тем, что у нас обоих одинаковый дар. Возможно, до выздоровления мне далеко.
Лютер слегка сжал ее руку. Грейс даже не поморщилась.
— Если ты собираешься ради своего эксперимента хватать за руку каждого мужчину, что встретится нам по пути, то у меня есть некоторые возражения, — сказал он.
— Ну, может, не каждого, — проговорила Грейс. — Но репрезентативная выборка обеспечит более надежные научные результаты.
— Если ты в настроении продолжать свой эксперимент, я предлагаю свои услуги.
— Ты истинный альтруист.
— Да, это мое второе «я», — сказал Лютер. — Альтруизм.
Грейс провела кончиками пальцев по его щеке.
— Ты активируешься, — сказала она. — Я чувствую жар.
— Что-то подсказывает мне, что так будет интереснее.
— Что будет интереснее?
— Целовать тебя на полной мощности.
Грейс поняла, что он имеет в виду.
— А ты уже так пробовал? — спросила она.
Гм, она хотя бы не сказала «нет».
— Изредка, — не стал лгать Лютер.
— И?
— И ничего хорошего из этого не получалось. Обычно человек пугался до смерти. Неэкстрасенсы страшно нервничают, когда в их энергетическое поле вторгается сильная аура.
— Значит, поцелуй, который мы обсуждаем, и для тебя станет своего рода экспериментом?
— Абсолютно точно.
Лютер привалился спиной к стволу дерева, слегка расставил ноги и повесил трость на ветку. Затем он обнял Грейс и притянул ее к себе. Она не сопротивлялась.
— Я тебя не боюсь, — прошептала она.
Это не вызов, подумал Лютер. Она просто говорит ему правду.
— Знаю, — сказал он. — И я тебя не боюсь.
— Точно? — В ее вопросе слышался смех.
Он провел пальцем по ее губам.
— По мне видно, что я боюсь?
— Нет.
Лютер стал целовать Грейс медленно, неспешно, зная: что бы ни случилось, он запомнит это мгновение на всю жизнь. Она обняла его за шею, прижалась к нему, а потом ответила на его поцелуй.
Аура вокруг Грейс засияла, как утренняя заря. Различные оттенки волнами сменяли один другой; ее энергия сплеталась и резонировала с его энергией. Ощущение небывалой близости ассоциировалось со спичкой, которую поднесли к сухим дровам. Ночь неожиданно запылала.
Лютер ошибался, считая, что он раскрылся полностью. Только сейчас он достиг предела. Сильнейшее возбуждение пронзило его чувства. И это сбивало его с толку. Единственное, что не давало ему упасть, — это ствол дерева. Но если подумать, он был бы не прочь упасть. На Грейс.
Лютер рассчитывал, что первый поцелуй будет нежным, осторожным. В конце концов, женщина ни к кому не прикасалась целый год, вернее, прикасалась, но с последствиями в виде удара по чувствам. Истинный джентльмен не должен торопиться в подобных ситуациях. Однако ему пришлось вступить в рукопашный бой с собственным самообладанием. Безумная жажда толкала его вперед.
Казалось, и Грейс закружил тот же вихрь, что и Лютера. Ее пальцы судорожно сжимали его плечи, мягкие губы приоткрылись. Возможно, ее страсть — это результат освобождения от страданий, мучивших ее целый год. Он подумает об этом позже. А сейчас для него имеет значение только то, что она хочет его не меньше, чем он ее.
Обжигающий поцелуй распалил чувства Лютера, таким горячим он не становился даже во время секса.
— Я сейчас кончу, — пробормотал он, не отрываясь от ее губ. — Только от того, что просто целую тебя.
— Это потрясающе. — Грейс слегка отстранилась, чтобы заглянуть ему в лицо. — Я никогда ничего подобного не испытывала, даже когда полностью активировалась. Наверное, это связано с тем, что у нас одинаковый дар. Ничем иным и не объяснить.
— Сделай одолжение — перестань анализировать.
— Извини, — смутилась Грейс. — Просто все так необычно…
Дабы заставить ее замолчать, Лютер завладел ее губами. Она ответила ему, при этом обвила ногой его щиколотку, чтобы сильнее прижаться к его набухшему члену.
Лютер нащупал на брюках молнию и расстегнул ее. Грейс тихо вскрикнула, когда он сунул руку ей в трусики. Она была влажной, горячей и готовой. Он стал водить пальцем, и она шумно выдохнула.
Он сунул палец внутрь ее, и она тут же мышцами сжала палец, как будто ждала этого мгновения всю жизнь.
— Да. — Грейс крепче обхватила его за плечи. — Да…
Лютер ласкал ее, изучая. Ему трудно было сконцентрироваться, однако он все же заставил себя взглянуть на ее ауру и увидел всполохи жара, которые дали ему понять, что он ласкает ее в нужном месте и с правильным нажимом.
— Лютер!
Судя по голосу, Грейс была шокирована. Иначе и нельзя было охарактеризовать ее изумленный, задыхающийся голос. На одно страшное мгновение Лютеру показалось, что ее восприятие все же взбунтовалось. Мысль, что он причиняет ей боль, а не дарит наслаждение, была слишком ужасна.
Однако Грейс не пыталась увернуться от его ласк. Напротив, она уткнулась лицом в его шею и прижалась к нему всем телом. Лютер ощутил, как она забилась у него в руках; увидел, как восторг освобождения замерцал в ее ауре.
Когда все закончилось, он испытал не меньшее облегчение, чем она.
— Черт, — произнес Лютер, уткнувшись Грейс в макушку. — Больше так не пугай меня. На мгновение я подумал, что делаю тебе больно.
Она издала приглушенный звук. Лютер не сразу сообразил, что это смех. Она едва держалась на ногах и тяжело дышала, как пловец, только что вынырнувший с большой глубины.
Лютер стиснул ее в объятиях, пытаясь выровнять собственное дыхание.
