— А у меня не вышло. Не вышло, что загадывала… — Ирка выскребла из миски картофельную начинку. — Кончено с картошкой. Долму будем делать?
— Это уж он сам. У него завтра выходной. Руки — золотые. — Татка покосилась на подругу, оценивая, стоит ли лезть с расспросами, и задала нейтральный вопрос: — А чего так?
— Чего не вышло или отчего? — Ирка задумалась: — Сама не знаю.
— А я знаю! У тебя спонсор был? А этот… что Валерию колотил, как его… продюсер? Продюсера ты нашла?
— Не нашла. Но знаешь, видела одного в натуре — с Энн Тарлтон к нам заходил, жирный, мерзкий, наглый… Так бы глаза и выцарапала! Продюсер известный, из Анюты Поцулько миссис Тарлтон вылепил!
— Противный? Ой, а я думала про Валерию врали. Правда, теперь у нее другой. Не худой, правда, но очень жену любит и раскручивает, раскручивает!
— Мне один говнюк режиссер тоже много обещал. Надул. Оказалось — я совершенная идиотка. Ну… не всегда. Затмения находят.
— От нервов, — сочувственно вздохнула Татка. — Здесь в санатории клевый врач есть…Он мне гланды вырезал. А по нервам — сплошной экстрасенс.
— В моем случае медицина бессильна. Это не лечится. Ты про раздвоение личности слышала?
— А то! Вроде отличный семьянин, а вообще тайный маньяк. В газетах все время про таких пишут.
— Я — тайный маньяк. Вот только сейчас поняла, что меня — две. Одна, обитающая в данной реальности, особа скучноватая, довольно серьезная. Обычная, в общем-то. Другая — оторва, авантюристка, фантазерка. Стоит ей победить — и вспыхивает кураж, словно несусь на Баронессе по жизни и все мне по фигу! Только ветер в лицо и подзуживает кто-то: быстрей! еще быстрей! Мир меняется. Он уже не состоит из серых кирпичиков разумных правил, он искрится неисчислимыми возможностями. Я путаю, что придумала и что есть, что могу и что мне не по силам… И знаешь, я не одна такая. Вот недавно встретилась с человеком…
— В своем «Путнике»?
— Нет… Это длинная история. История из репертуара Миледи — подлость, глупость — все смешалось. Только ведь я и вправду так сильно хотела встречи с Тимировым, что позволила заморочить себе голову. Лишь бы только постоять рядышком…И влюбить, влюбить его до умопомрачения…
— Ты с ним встречалась, с Тимировым!? — Татка уронила ложку. — Ну, даешь, Гладышева…
— Думала — с ним. Оказался — двойник, какой-то чудак из Самары.
— Двойник! Прямо, как в кино. А ты что, не поняла, что двойник? Так похож!? Ой, вот история, я не могу…
— Я ж с настоящим Тимировым близко не общалась… Клюнула на блесну, дурила.
— А с этим…общалась близко? И что?
— Забыла. Все забыла. — Отрезала Ирка. — А иначе как жить?
— Это правда. Плохое лучше не помнить. Вытеснять его хорошим.
— Попробую. Вода кипит? Пора с творогом забрасывать. Вон какие красавчики получились. — Ирка подержала на ладони вареник с фигурно закрученным краем. — Это и будет хорошее. А остальное — в отход.
Николай Ласточкин, отправленный в «отход» жизненного опыта Иркой, гулял по Арбату. Это было не совсем то, что формулировалось чуть раньше, как задача «погулять в Москве» — шикарно гульнуть на доходы последней авантюры в «Лазурном сне». Потом можно было слегка отсидеться дома и провернуть аналогичный трюк где-нибудь на маршруте гастролей Тимирова. Хорошо ведь пошло! Никто — совершенно никто из доброжелателей в казино, одалживающих деньги некоему «Николаю» (так он представлялся всем, не отступая от паспортных данных) — не заметил подмены. Даже горничные, тайно подбиравшиеся к нему за автографом с фото Тимирова, — не распознали подлог. Даже стрелянный администратор с лошадиным лицом английского принца клюнул на «исповедь» глубоко законспирированного Тимирова. И эта странная девчонка — фанатка Кинга. Уж если о чем-то жалеть, то о сумасшедшей любви, предназначавшейся не ему. Скорее всего, она не затевала подлянку с кассетой. Возможно, догадывалась — дрожала при каждом шорохе. Немудрено — в чужом доме, чужом платье, с чужим мужем…Но эти сверкающие глаза, этот льнущий к сердцу голос…Чертовка! Чертова кукла! Провести Ласточкина! Плюнуть и забыть.
Он достал мобильный телефон:
— Клер? Привет, дорогая. Брожу в окрестностях твоего дома с шикарными планами… Не пропадал я! Работал. Вернулся из ответственной командировки. Мечтаю отметить успехи с любимой девушкой. Ну почему «легко бросаюсь словами»? Я серьезно. Совершенно серьезно. С любимой, незаменимой. Через пятнадцать минут буду у тебя и докажу на деле…
Отключил телефон, сморщился, словно проглотил кислятину. Врун, патентованный врун. А что если, в самом деле, зайти далеко — взять и жениться? Вот так, ради хохмы? Да кто же, собственно, способен совершить эту глупость всерьез? Наивняк, не знающий женщин. — Ласточкин эффектно расхохотался, испугав шарахнувшегося в сторону прохожего. — А ты то кто, лох! Расплылся, раскудахтался, разметал бисер перед провинциальной Миледи. Возомнил себя Тимировым! И получил по заслугам — «двойник»! Нет, предавать Тимирова она не хотела. Такую влюбленность не сыграешь. Она вся так и светилась от счастья. Но как посмотрела вслед уходящему Ласточкину! Как посмотрела! Он оглянулся от двери и увидел ее — застывшую, каменную с ледяным презрением на лице… Ненависть и брезгливость, словно испачкалась. Б- р- р… — Ласточкин встряхнулся, как мокрый пес, отгоняя противные воспоминания. Противнее не бывает. Он заигрался, и вправду преобразившись в Кинга — не в самовлюбленного супер-плейюбоя, а в героя Миледи — лучшего парня на свете, героя ее грез. Он выложился на полную катушку и даже едва не запел…Как радовалась она объятиям Кинга и как презирала его — Ласточкина — романтического авантюриста… «Не стоит парень терять ориентиры: Кинг — суперстар, а ты — третий сорт» — вынес себе приговор Ласточкин. И стало погано погано от всего на свете — от своего элегантного костюма, набитого кошелька, тупого самодовольства. Забиться в нору и выть — вот и весь праздник.
Забравшись в какой-то дворик, он сел у детской площадки. Две девчушки с торчащими «хвостиками» пекли песчаные куличики. На лавке у пестрой клумбы трепались и бдели за чадами молодые мамаши. На коленях у одной из них, бессильно свесив конечности, лежал черно-красный Арлекин в треухой шапке с бубенчиками. Широкая улыбка на курносом лице, глупые распахнутые глаза.
Интересно, откуда это чудо? Такой Арлекин был у Коленьки. Только больше и нарядней. Весь на шарнирах, он работал актером кукольного театра, двигаясь на ниточках. А дергала ниточки и говорила за всех Колина мама. У него осталась фотография — семилетний первоклашка на новогоднем школьном празднике — шапка Арлекина и беззубая улыбка до ушей.
