— Я не влюблялась ни в развратников, ни в бандюг. У меня одна любовь — сцена!
— Неправда! Почему ты никогда не говоришь правду!? А я?! Я — не любовь? — Медленно, преодолевая ее сопротивление, он притянул к себе девушку. Миледи подчинилась поцелую и растворилась в нем… — Они обнявшись у елки, получая друг от друга самые дорогие подарки — те слова, которые были важнее всего на свете. — Я не ездил в круиз. Я перенес поездку на январь. Старый Новый год, Рождество… Каюта первого класса. Мчался сюда, что бы сообщить это тебе. Каюта первого класса на двоих — ты и я!
— Я!? В круиз со мной!?
Миледи отстранилась, прищурилась: — Поторопись, нечего торчать в придорожном кафе, когда тебя ждут у камина! Ждут «нежные и страстные объятья». Я правильно цитирую интимный разговор?
— Я же разыграл тебя, аферистка! Я запомнил про кафе у автозаправки и мчался к тебе! Решился-таки, идиот! Искал «Путника», кружил… И вдруг увидел сквозь метель и мрак светится: «У Миледи»! Аж поджилки затряслись.
— Как трогательно. Я плачу.
— Не веришь… Ладно. Прощай. Буду гнать в темноте пока… пока не усну за рулем… И не сорвусь в пропасть. Красивый, молодой, недолюбивший… Я так устал… Так хочу отдохнуть…
— А я встречу Новый год здесь… Одна. Талантливая, добрая, как фея, прелестная… Пусть нападают грабители, пусть кайфуют бандиты. Даже защищаться не буду. В сущности, меня сегодня уже убили… Мертвым не больно. Вот такая не забавная вышла у нас история…
— Да ничего еще у нас не вышло! Нет — вышло! Я понял — ты чудо. Таких больше нет. Для меня — нет. Ты завораживающая, ты классно поешь… Я ведь совсем не умею и чуть не умер от зависти к несчастному Тимирову, когда ты назвала меня двойником и посмотрела с таким презрением!
— Я ненавидела себя. Это вышло так гадко… Но и прекрасно… Я полюбила тебя — именно тебя, Ласточкин. И не стало больше никого. Я стала жить для тебя. И ждать. Ждать, что ты меня найдешь…Все равно найдешь. Как в твоей песенке для кукольного театра.
— Я нашел! И обещаю — театр у нас непременно будет! Нет, я не запел. Извини. Я стал продюсером. Смешная профессия.
— Смешная!? Волшебная!
— Волшебная… А знаешь, в сущности, ты права. Николай Ласточкин — не только продюсер, но и романтический авантюрист. Значит — чудотворец! Необыкновенный волшебник. А с волшебниками не происходят обыкновенные истории!
Надо сделать вот так: — загадать желание и крепко-крепко зажмуриться. Иди ко мне, ближе…
Они встали рядом, держась за руки и закрыв глаза. Они были одной крови, и та особая сила, которая влечет фантазеров, путешественников и сочинителей, что вдохновляет к открытиям дерзких и смелых, опустила на них волшебную длань…
Миледи увидела то, что не единожды видела в снах — съемочный павильон большого ревю. Суета, ослепительный свет софитов, взлетевшая стрела с камерой. На крыше большого дома, утыканной антеннами и трубами, сидит Ласточкин. Прямо под ним, на балконе верхнего этажа — Ирка. Волна воздуха из ветродува вздымает ее распущенные волосы. Вступает музыка и Ласточкин, именно Ласточкин, а не Тимиров, поет!
«Закон тяготенья» — твердить всем не лень,
«По крышам может порхать только тень,
Ты жуй свой „Сникерс“, толстей и смирись:
подошвами не шаркай, под ношами не гнись».
А я не спорю с физикой, но про себя смеюсь,
ведь с башен и обрывов шагать я не боюсь.
Подхватывает тело упругая волна:
то музыка, то музыка, о, музыка моя…!
Он взлетел, проносясь над крышами:
И я летаю, я летаю, Бог ты мой!
Над синим морем, над кипящею рекой,
Над темной крышей, где гуляют лишь коты
И над балконом, где грустишь с Шопеном ты.
Он опустился на парапет ее балкона, протянул руки:
Ну что так смотришь, умница? Не веришь мне? Держись!
К моей груди спортивной, летучая, прижмись,
Запомни, коль уж ты со мной, всемирнейший закон:
Не знает тяготенья, кто верит и влюблен.
Ирка прильнула к его груди и они полетели вместе — над спящим городом, над черным морем, качающим лунное серебро…
И ты не споришь, храбрая, забыт ученый страх,
зрачки сверкнули звездами, вихрь солнца в волосах…
Нас подняла над крышами упругая волна —
то музыка, то музыка, о, музыка моя!
Они взлетают над съемочной площадкой, над следящими за ними камерами. Внизу мелькает Черемухин. Он суетится и дает распоряжения, как и положено режиссеру. Внизу толпится массовка — Юрка, Дон, Татка, Ашот… А еще те, кто давно покинул их.
Миледи всхлипнула, спрятав лицо на груди Ласточкина.
— Что это было?
— Не было — будет! В сущности, мы отличная пара. Мы умеем летать и мы умеем играть всерьез.
К О Н Е Ц
