не волновало. Больше нет. Это раньше он начал бы стирать влагу с её щёк, прижимать к себе, успокаивая, и обещать, что никогда не даст её в обиду. Прежний Драко так поступил бы. Но прежнего Драко больше нет, поэтому теперь он насиловал ту, которая раньше была дороже жизни, и не обращал внимания на её крики.
Как же больно.
Николь стонала от боли, распластавшись на столе и боялась открыть глаза. Голова шла кругом, а если она откроет глаза — станет ещё хуже. Да и видеть лицо Драко она не хотела. Его тяжёлое дыхание её раздражало, в ушах стоял шум. Николь чувствовала привкус металла, кажется, он разбил ей губу. Или нос.
Кричать не было смысла — они в выручай-комнате, а снаружи её никто не услышит. Николь пыталась ударить Малфоя побольнее, а ему только это и было нужно, чтобы был повод наказать её. Хотя ему уже давно не нужен повод.
— Терпи! — прорычал ей на ухо Драко, не на миг не останавливаясь.
— Боль нас только закаляет, — когда-то Драко сказал ей эту фразу. — Я помню, — охрипшим от слёз и крика голосом произнесла Николь. Её насильник усмехнулся. Хорошая девочка.
Рейнер хотелось рыдать от безысходности. Исчезнуть, провалиться куда-нибудь в таинственное и безмолвное небытие. Он знал каждое её слабое место, способное стать ахиллесовой пятой. Рядом с ним она была единой болевой точкой, не имеющей начала и конца.
— Терпеть тебя не могу, — хрипло сказала девушка, когда Малфой отстранился от неё, развязав её руки, и поправил свою одежду.
— Гнусная ложь. Ты от меня без ума, — улыбнулся Малфой. Николь фыркнула и слезла со стола. Она поправила юбку, подняла свою волшебную палочку и очистила одежду. Когтевранка сняла запирающее заклинание с двери и пулей вылетела из комнаты, ни разу не взглянув на Драко.
Малфой усмехнулся. Он достал бутылку огневиски и уселся поудобнее на диван, позволив себе губами прильнуть к горлышку бутылки и сделать первый глоток. Тепло разлилось по венам, а из груди вырвался звериный рокот: демоны внутри довольны. Пустой взгляд устремился на стол, где буквально месяц назад стояли родные сердцу фотографии, пока по горлу стекала приятно покалывающая жидкость. Он только что изнасиловал её на этом самом столе.
Хотелось просто громко рассмеяться, смотря на своё отражение в зеркало: пустые обезумевшие глаза, разбитые в кровь костяшки, царапины и мелкие раны на руках, спутавшиеся волосы, которые надо бы расчесать, по-хорошему, но настолько плевать, что не хочется.
Да-да, это я. Как я докатился до жизни такой?
И Драко засмеялся. Громко. Надрывно. Истерически.
Её встретил, вот и докатился. Связался, несмотря на все предупреждения разума. Подонок ты, Малфой. Мразь. Снова причиняешь ей боль. А она же мать Тереза, хотела спасти его падшую душу, а в результате огребла сполна.
Жизнь — рутина, череда повторяющихся действий, где она каждую ночь приходила к нему. Его мучитель, палач.
Драко запрокинул голову назад и продолжил смеяться, размазывая слёзы по лицу: нафиг не сдались ему эти чувства. Звучит как в сопливой мелодраме с дерьмовым сюжетом. И пусть. Плевать. Плевать. Плевать.
Слизеринец бросил пустую бутылку в стену, и она, ожидаемо, разбилась. Да плевать, не первая и далеко не последняя.
Он прикрыл глаза, переставая сражаться со сном: он всё равно сильнее, одолеет рано или поздно. Спать хотелось неимоверно, но Драко оттягивал этот момент. Сам себе не мог признаться, что не хотел её видеть. Боялся снова её видеть. Но сон — потребность организма, будь она неладна.
Наконец, Драко сдался и заснул, надеясь, что хоть сегодня она не явится.
Его личный палач.
* * *
Кажется, мир замер. Перед глазами Николь была только пелена слёз. Это было настолько неприятно и мерзко, что она понимала — между ней и Малфоем больше ничего быть не может.
Она не помнила, как дошла до своей гостиной. Зайдя в свою комнату, Рейнер сразу же заперла дверь. Не хотелось никого видеть. Она не знала, как на неё посмотрят в школе завтра, что будут говорить. Кто знает, быть может Малфой уже рассказал всем, что изнасиловал её.
Николь сняла с себя одежду и зашла в душ. Включив тёплую воду и взяв в руки мочалку с гелем для душа, девушка намыливала своё тело до красноты, отчаянно пытаясь стереть всю грязь сегодняшнего дня. Слёзы текли ручьём по щекам, перемешиваясь с водой. Она смотрела на засохшую кровь на внутренней поверхности бедра, а в голове всплывали все те моменты, когда Малфой трогал её за шею, плечи, запястья, бёдра.
Неужели она это заслужила? Что она сделала ему, что он решил ею воспользоваться?
Николь стало противно от самой себя. Почему она не смогла дать отпор?
Твою мать, почему так хреново?! Потому что её изнасиловали? Или потому, что это сделал он? Тот, кто дороже всех в этом дрянном мире. Тот, кто спасал одним лишь взглядом, одним прикосновением. Тот, без которого жизнь и не нужна вовсе. Её любовь. Её счастье. Её боль.
Как же она его ненавидела! Злость разливалась по венам, гонимая кровью. Николь душила рваный крик внутри, закрывая рот рукой. Пусть умирает! Просил её не влезать в это — пожалуйста, не будет!
У неё внутри сдохли все бабочки, которые дарили ощущение жизни. Она чувствовала, любила, страдала, бабочки порхали, долбились о рёбра грудной клетки. Она жила. Ей нравилось, пусть и было больно, неприятно, было ещё и хорошо, значительно лучше.
Николь действительно любила всех бабочек до одной у неё внутри. Но каждая из них сдохла, устав пробиваться к её сердцу, бить в её кости и пытаться показать, что всё не так радужно, как ей кажется. Они задолбались так же, как её нервная система вывозить очередные истерики.
Рейнер понимала, что Драко не управлял собой и насиловал её не он, а монстр, вызванный проклятьем, но как заставить себя простить его?! Как простить человека, который намеренно причинял боль и говорил: «Терпи!»
Звучит как насмешка.
Николь закрыла воду и вышла из душа, вытираясь полотенцем. Она оделась и легла на кровать, укрывшись с головой. Слёзы упорно не хотели высыхать. Эти чёртовы слёзы. Соль на щеках.
Это конец её мира. Это конец его мира.
Твою ж мать…
Николь осознавала, что больше не чувствует ничего. Её трясло от осознания, что она больше не чувствует порхания крыльев где-то в области желудка. Нет того ощущения счастья, пусть и иллюзорного. Нет ничего. Её разорвали.
Он её сломал.
Она полчаса ворочалась в кровати, не в силах уснуть, поэтому
