Тем более что трудно представить Мака Истона в этой роли.
Однако среди посланий не было ничего от него. Первое было от компании по мобильному сервису – что-то рекламное. Кейди не прослушала и трети. Зато второе заставило опуститься в кресло с круглыми от ужаса глазами.
Оно было от Сильвии.
– «Прости, у меня мало времени, звоню, только чтобы ты знала, что тетя Веста мертва – утонула в бассейне во время одного из своих дурацких ночных заплывов. Все говорит о том, что с ней приключился приступ паники и она совершенно утратила ориентировку, тем более что подсветку упорно не включала. Наверное, она просто не сумела добраться до лесенки. Похороны во вторник, я еще позвоню насчет деталей…»
Третий звонок был от родителей.
– «Приезжаем на похороны Весты, но долго не задержимся…»
Весты Бриггз больше нет, думала Кейди в тупом отчаянии.
Нет больше грозной повелительницы «Шатлейна». Невероятно! Как будто мир перевернулся с ног на голову.
Долго сидела она так, не в силах заняться делом, глядя в темнеющее пространство гостиной. Сухие глаза саднило. Лучше бы уж слезы!
Ах, Веста, Веста! Она была чем дальше, тем невозможнее и эксцентричнее, но ухитрилась остаться незаурядной личностью. Ее имя знал каждый хоть немного знакомый с миром искусства. Знал ее, завидовал ей – но не любил.
Кейди думала о том, что похороны будут многолюдными, но вряд ли на них будет пролито много слез.
– Так что там у тебя не задалось с последним заданием, папа? – полюбопытствовала Габриэла.
Мак подавил вздох и упорно продолжал созерцание гобелена. Это был во всех отношениях замечательный гобелен: начало восемнадцатого века, один из целой пасторальной серии, изображавший охоту на единорога – то есть нечто, гармонично спаявшее в себе мечту с реальностью. Краски, особенно живые в красной и синей части гаммы, сами по себе были редкостью, если учесть возраст плотной шерстяной основы и шелков вышивки. Полотно бурлило жизнью и энергией, каждый из многих десятков персонажей был индивидуален внешностью, позой, своим занятием. Еще больше поражала своим разнообразием живая природа: тут было все, от оленей до грифонов. А уж что касается растений, детальность их изображения просто ошеломляла.
Серия гобеленов была предоставлена музею частным коллекционером. В числе прочего это редкое событие давало Маку возможность увидеться с дочерью: пообедать вместе и потом побродить по выставке.
Посещение музеев было семейной традицией и страстью. Со своей женой Рейчел Мак познакомился на выставке импрессионистов, на втором курсе колледжа, и большинство их свиданий протекало также в музеях и выставочных залах. С рождением ребенка традиция не прервалась: Габриэла отправилась на свою первую встречу с прекрасным в детском сиденьице за спиной отца. Ей не было тогда и года.
После смерти Рейчел Мак и вовсе с головой окунулся в атмосферу музеев. Вместе с дочерью он посетил несметное число их, ища утешения в предметах искусства, самое существование которых говорило о нетленности человеческой природы, о неизбывности законов бытия.
Позже, когда им обоим, каждому по-своему, пришлось столкнуться с проблемами подросткового периода, Мак сделал очень важное открытие: музеи и галереи могут, пусть ненадолго, примирить между собой два поколения. Там ему удавалось временно отложить терновый венец отца-одиночки. Кто-то водил дочерей на балы, Мак Габриэлу – на выставки. Среди картин, статуй и старинных редкостей им удавалось находить общий язык даже в те моменты, когда больше нигде это было просто невозможно.
В летний период, во время каникул дочери, он взял привычку выезжать в заморские сокровищницы культуры: Эрмитаж, Лувр, Прадо и множество других прославленных европейских музеев. В каникулы покороче они обычно колесили по стране, добавляя к уже осмотренному новое: «Метрополитен» в Нью-Йорке, Художественный институт в Чикаго, Художественный музей в Сиэтле и прочее, и прочее…
– Что тебе в голову взбрело? – спросил он неохотно.
– Ради Бога, папа! Это же я, твоя единственная дочь и наследница. Мне ли не знать, когда что-то у тебя идет вкривь и вкось? Вот ты, например, всегда знаешь, что у меня новый парень.
Мак повернулся от гобелена и адресовал «дочери и наследнице» испытующий взгляд. С самого детства она была именно Габриэлой – не Габи или, скажем, Эли. Рейчел настаивала на этом, и так оно пошло. В детском саду дочь с ходу объявила воспитательнице, что будет откликаться только на полное имя. То же самое повторилось в школе, как начальной, так и средней. Сейчас Габриэле исполнилось девятнадцать, она была уже первокурсницей, но ничто не говорило о каких-либо переменах в ее жизненной позиции.
– Не всегда, – возразил Мак. – В данный момент я понятия об этом не имею. А что, у тебя новый парень? Эрик не выдержал испытания временем? Жаль. Мне он нравился.
Дочь возвела глаза к небу – серые глаза с чуть голубоватым оттенком, цвета густого тумана, в точности как у него. Но это была их единственная общая черта, всем остальным: белокурыми волосами, тонкостью черт и необычайно милой улыбкой – она была обязана матери. Вот уже шесть лет прошло с тех пор, как Рейчел погибла под колесами пьяного водителя, первоначальная острая боль уступила место тихой печали, но иногда – в такие моменты, как этот, – самый вид дочери будил застарелую жажду мести. И горечь. Едкую горечь от необходимости принять жестокий факт, что Рейчел не увидит, как Габриэла вырастает в женщину, такую же красивую и умную, как она.
– Я сто раз говорила, что мы с Эриком просто друзья!
– Что-то не припомню.
– И то, что он гей, тоже? Такие детали отец не забывает, так что перестань притворяться. Ты просто хочешь уйти от вопроса. Я вот прекрасно помню, что ты разыскал пропавший шлем и что Нотч и Дьюи согласились продать его программисту-затворнику из Санта-Крус.
– Эмброузу Вандайку.
– Имя не существенно. Я о том, что все как будто устраивалось ко всеобщему удовлетворению. Если так, почему ты такой мрачный?
– Я просчитался.
«И что самое неприятное, не в отношении денег», – мысленно добавил Мак, переходя к следующему гобелену, с изображением дворцового приема во всем его блеске, элегантности и, увы, безнадежном декадентстве.
– Ты не делаешь просчетов, – не унималась дочь.
– Их делает каждый хоть иногда.
– А твой просчет, он что, как-то связан с консультантом, которого ты нанял на этот раз? Эксперта по вопросам европейского декоративного искусства? Который, насколько мне помнится, женского пола.
Вопрос захватил Мака совершенно врасплох – он так и не успел привыкнуть к неожиданным вспышкам женской интуиции, которые случались у его взрослеющей дочери все чаще и чаще.
