«Это было век назад. Может, он уже ушел, и я схожу в комнату и принесу что-нибудь из того, что мы купили? Замечательно, что мне хватило разума создать некоторые запасы. Ты ведь не отвергнешь очаровательный Gugelhupf?» «Между прочим, нет, встречусь с ним с удовольствием. А где, кстати, твоя комната?»
«В другом конце коридора. Номера на одного не такие роскошные, и вид из окна только во двор, но все равно красиво, а если поднять голову, видно вершины гор».
И он удалился, а я стала наливать чай.
В холле никого не было. Сколько Тимоти надо мной не смеялся, я не поехала с ним на лифте. Спуск по широкой лестнице был непреодолимым соблазном, на каждом этаже — восхитительный и немного другой вид на равнину. Тим уже ушел в машину, я пошла за ним не сразу, а направилась по темному коридору к кухне. Я дошла до двери лифта в полном безлюдье, все двери закрыты и тихи. У следующего поворота я уже собралась отправиться обратно, как вдруг одна дверь открылась и появился старик. Он увидел меня и подошел.
«Добрый вечер, могу я для Вас что-нибудь сделать?»
Очень слабый акцент, мягкий голос, тонкое лицо и довольно длинные волосы. Твидовый костюм неправдоподобно старомодного фасона.
«Нет, спасибо, не хочу никого беспокоить. Я знаю, что сегодня мало, кто работает, просто хотела поговорить с Джозефом — человеком, который подносил наш багаж».
«Он сейчас в другой части дома. Если Вы подождете, я его пришлю. Его вызвала моя жена, но не думаю, что она его долго задержит».
И до меня дошло, кто это.
«Простите, но Вы, очевидно… может быть Вы?.».
И я замолчала, не имея ни малейшего представления, как разговаривают с австрийскими графами. Он величественно наклонил голову — одновременно и кивок и легкий поклон.
«Граф Зехштейя, к Вашим услугам».
Мы вышли в холл, и аристократ направился к тяжелой двери с надписью «Private» готическим буквами. Я остановилась.
«Тогда, может быть, если Вы можете уделить мне минуту, пожалуйста, дело в том, что я искала Джозефа только для того, чтобы он поговорил с Вами…»
«Конечно. Чем могу быть полезен?»
«Это длинная история, и я Вам ее, конечно, потом расскажу, но я просто хотела спросить вот что: нет ли здесь в замке где-нибудь конюшни или какого-нибудь места, где лошадь может пожить день-два или, может быть, даже лучше, чтобы она могла где-нибудь попастись? Можно сказать, что я, в некотором роде, приехала верхом, и мне нужно куда-нибудь поставить моего коня, хотя бы на ночь. Это возможно?»
Я закончила с некоторым сомнением. Он ни в малейшей мере не удивился.
«Ну разумеется, здесь есть конюшни, и безусловно для Вашего коня найдется место. Нужно только сказать Джозефу. А если Вам хочется, чтобы он гулял, тоже нет никаких трудностей — где угодно на горе можно найти пастбище, мы не настолько высоко, и в лесу во многих местах отличная трава. Джозеф Вам поможет. Когда конь прибудет, просто обратитесь к Джозефу. Я дам ему указания».
Я уже открыла рот, чтобы хоть что-нибудь объяснить, когда поняла, что он в этом не нуждается и ничего подобного не ожидает. Или, по его мнению, не стоит обращать внимания на странности своих гостей, или он прекрасно помнит время, когда все приезжали на лошадях, или граф Зехштейн просто не занимается такой ерундой. Это — проблема для Джозефа, как, впрочем, кажется, и все остальное. Граф уже кивал, улыбался и уходил, поэтому я ограничилась тем, что поблагодарила его и отправилась к Тиму.
«Прости, что заставила ждать, но я искала, сможем ли мы пристроить тут пегого, если цирк решит его нам оставить. Я виделась с самим графом, и все в порядке — есть конюшня и масса пастбищ. Он даже бровью не шевельнул, мне даже показалось, что его гости и должны приезжать в каретах, запряженных шестеркой лошадей, или что-то в этом роде. Во всяком случае бедный Джозеф за этим присмотрит. Может, он даже и в цирк не попадет. Поехали?»
«Ехать по этой маленькой дороге вверх — одно дело, а вниз — совсем другое. Я думаю, твоя очередь. Не хочу быть эгоистом. А если ты думаешь, что сюда когда-нибудь могла проехать карета, запряженная шестеркой, твое воображение сильно превосходит мое».
«А знаешь, что я думаю? Если ты на самом деле собираешься работать в Испанской школе верховой езды, не может быть лучше начала, чем привести давно пропавшего жеребца».
«Эта мысль уже посещала мою извращенную натуру».
«Тогда ты серьезно? Ну и умница… А интересно, здесь хоть раз гостил настоящий липицианский жеребец?»
«Они взлетают над землей… Даже великий Неаполитано Петра, наверное, так высоко ни разу не взлетал. А как он, кстати, сюда заберется?»
«Ты молодой и сильный, — сказала я жизнерадостно, — ты сюда лошадку приведешь. Ездить на нем верхом пока что, к сожалению, рано…»
«Я так и думал, что ты для меня что-то такое приготовила, когда сказала, что без меня не можешь. Эта фраза всегда имеет гнусные последствия. Как здорово, что с чаем я все-таки съел Gugelhupf!»
Но что, ради бога, нам делать?» — спросила Аннализа. До первого представления оставалось полчаса. Мы все — Тим, я и герр Вагнер, круглый, одетый для выступления и потный — собрались в ее вагончике. Аннализа в костюме ковбоя гримировалась перед зеркалом. Мы с Тимоти рассказали свою историю и, к нашему удивлению, герр Вагнер сразу поверил.
«Я верю вам. Верю, незачем даже смотреть на клейма… Нет, я ничего не знал, но, можно сказать, чувствовал это… здесь. — Рука сделала небрежный жест по направлению к мускулистой груди. — Не буду притворяться, что я когда-нибудь думал о коне Францля, с какой стати? Я не любопытен, что человек делал и где — это его личное дело. Если бы моя дорогая жена не умерла, все было бы по-другому. Но я ничего не спрашивал».
Он остановился, наклонился, внимательно поглядел на крышку стола и медленно кивнул нам, хотя мы и молчали.
«Отец? Да, он, наверное, знал. Ну а как вы думаете? Его интересовала собственная семья, а вовсе не закон. Что он, по-вашему, должен был делать? Францль — его племянник, сын сестры, а своя рубашка ближе к телу. Наказание за воровство такого коня высокое, выезженный конь, — дороже денег, и, кроме того, это — государственная собственность… — Он пожал плечами. — Честно говоря, я до сих пор не знал, что Францль работал в Spanische Reitschule. Мы не общались много лет, я думал, что он научился обращаться с лошадьми в кавалерии в Wiener Neustadt. Он часто говорил о своей службе там. Я вам скажу, в цирке много разных людей, они приходя и уходят. Если рассказывают про себя, ты слушаешь, но никогда не задаешь вопросов… Мы — артисты, люди цирка, и у нас есть собственные дела, которые занимают все наше время и силы. По-моему, у вас есть пословица „живи и жить давай другим“… В цирке мы даем друг другу жить. — Он вытер лоб большим красным носовым платком. — Вы меня понимаете?»
