«В любом случае, — сказала Аннализа, — Вам может понадобиться седло, и лучше всего взять его собственное. Мы его, правда, украсили для цирка… Если бы у меня было время все это отпороть…»
«Действительно, они к такому явно не привыкли в Испанской школе верховой езды! Но не беспокойтесь, я их отпорю, прежде чем его отдавать. Если хотите, скажите, как их Вам переслать. По Инсбрукскому адресу?»
«Да нет, они ничего не стоят, это стекло, просто для сцены. Оставьте их себе, если захотите. Некоторые вполне симпатичные, и я бы их с удовольствием Вам подарила. — Но тут ее перебил Руди, и она сказала. — Но уже музыка, мне пора идти. До свидания и спасибо. Бог с вами обоими».
Она неожиданно шагнула вперед и поцеловала Тимоти в рот. Руди подал ей руку, она вскочила в седло, и мохнатый некрасивый конь, звеня цепями, увез ее за занавес. Тимоти с седлом в руках смотрел ей вслед.
Элмер что-то сказал Руди, тот, улыбаясь ушел.
«Я послал его за уздечкой. Как вы, кстати, поведете коня?»
«Мы остановились в замке. Тим отведет его туда, а я договорилась, что его поставят в конюшню. А седло я возьму с собой в машину».
«Боюсь, много Вам придется с ним повозиться, чтобы снова седлать его простым».
«Да ерунда, прямо сегодня я это и сделаю. А может, она все-таки возьмет камни обратно. Некоторые очень симпатичные… Вот эта большая брошка, например. Очень красиво — золотая филигрань, сапфир… Никто, правда, не поверит, что это настоящее, камень слишком здоровый».
«Ну и надели бы тогда. Вам подойдет. — Он выхватил ножик, ловко срезал украшение и преподнес мне с шутовским, но великолепным поклоном. — Носите и вспоминайте о нас, gnadlige Frau. Красивая штука, но Ваши глаза ярче. Вот и уздечка. Пусть Руди отнесет седло в машину. Auf Wiedersehen, mem Herr, — это Тиму, а потом, целуя мою руку, — Kuss die Hand, gnadige Frau».
Маленькая фигурка уковыляла, и комический красный костюм хлопал вокруг крохотных ног.
Судя по всему, состояние ног Неаполитано не могло помешать ему пройти несколько миль до замка. Я жизнерадостно сообщила Тиму, что тренировка будет им очень полезна, а я буду встречать их наверху. Тим решил не ждать никого и немедленно отправиться, переживая, очевидно, свой замечательный первый поцелуй. Я оставила машину незапертой на поле у цирка. Когда я подошла, Руди уже оставил седло на заднем сиденье и ушел. Шумели аплодисменты клоунам. Скоро заиграют трубы, и белый жеребец выйдет на арену, сегодня не такой украшенный. Я села в машину, собралась включить зажигание, но вспомнила, что оставила ключ в сумочке на столе у Аннализы. Я разозлилась, может, уже даже и Льюис приехал, но пришлось бежать в вагончик.
Сумочка оказалась на месте, на стуле под клеткой попугая. Птичка жадно поедала помидор, наклонила голову на бок и сказала по-немецки что-то, прозвучавшее крайне грубо.
Я сказала: «Заткнись, приятель», — схватила сумочку, побежала вниз по ступенькам и налетела на Шандора Балога. Он уже оделся в черный костюм для выступления, да еще завернулся в плащ — совершенно сатанинский вид. Проходил он мимо или хотел зайти в вагончик, я понятия не имею, но мы оба двигались так быстро, что я чуть не упала. Он поймал меня очень сильными руками и даже немножко прищемил, так что я взвизгнула. Он выругался и отпустил меня.
Только я начала извиняться, как он перебил меня:
«Где Вы были? Ее там нет. Она на арене, что Вы там делали», — и он подозрительно уставился на мою сумочку.
«Вы что думаете, что я что-нибудь украла?»
«Вы с кем-то говорили».
«Да, с ним».
Он быстро заглянул в вагончик.
«Вы имеете в виду эту чертову птицу?»
«Кого же еще?»
«Заткнись, приятель», — сказал попугай и аккуратно бросил кусок помидора к его ногам. Венгр открыл рот, хотел что-то сказать, но передумал и закрыл. Умница, птичка. Если бы он завтра не уезжал за границу, обязательно отправила бы ему корзину помидоров и наилучшие пожелания.
«Извините», — выдавил наконец Шандор Балог. — Я не сразу Вас узнал, Вы по-другому одеты. Много здесь ходит… А мальчик здесь?»
«Да, он в конюшне».
На этом я и закончила. Не видела никаких причин объяснять что бы то ни было Шандору Балогу. А если он меня не узнал, чего заговорил по-английски? И еще у меня имелись некоторые вопросы. Заиграла музыка Rosenkavalier. Интересно, а в переполненной конюшне пегий танцует? Мне кажется, нет. Это для одиночества.
Я произнесла вежливо: «Это — музыка Аннализы. Ваш номер следующий. Спокойной ночи, больше не увидимся, желаю удачи».
Но он не шевельнулся.
«Где Вы это взяли?» — он смотрел на мою новую брошку. «Ну послушайте, я же сказала, что не ворую. Это — подарок на прощание, сувенир. Не волнуйтесь, камень не настоящий, это с липицианского седла. Ну я устала, до свидания». Я резко повернулась и отправилась к воротам. Мне сначала показалось, что он хотел что-то сказать, но аплодисменты напомнили ему о времени, и он быстро пошел в другую сторону.
Попугай запел противным фальцетом: «О крылья голубя…»
Когда я вернулась в замок, меня приветствовал сам граф. В угрюмой темноте мерцали желтые огни окон. Фонарь над аркой ворот бросал маленькое озеро света на мост, второе растеклось перед главным входом, остальные отражения узких бойниц переливались между пятнами тени по мощеному двору. Высоко в башенке одинокое освещенное окно заставляло опять вспомнить о сказках — может, там сидит одинокая волшебница с веретеном, Рапунцель с длинными волосами или Эльза в ожидании семи лебедей.
Когда я прозаически припарковала машину с краю двора, граф вышел из огромной двери.
«О, миссис Марч, — сказал он и уставился на мою машину, будто никогда не видел подобного предмета. — Я неправильно понял, что Вы просили конюшню на ночь?»
«Безусловно, правильно, но коня приведет попозже Тимоти, молодой человек, который со мной путешествует».
Теперь его взгляд привлекло седло на заднем сиденье. Если он и заметил вульгарность его блестящих украшений, то не подал виду.
«Вижу, Вы сами привезли седло. Джозеф поможет его донести, а пока, я уверен, Вы хотите сами посмотреть, где будет жить Ваш конь».
И не обращая внимания на мою реакцию, он пошел через двор на запад к горе, где входная арка делилась на два больших входа, очевидно, в какие-то подсобные помещения. В северо-западном углу виднелись арки поменьше, некоторые закрыты тяжелыми крепостными дверями, но три крайние открыты. За одной из них вроде отсвечивали машина и какое-то огромное средство передвижения, очевидно, карета. Граф толкнул дверь, которая вполне бы подошла для не слишком древнего кафедрального собора, и взял с крюка фонарь. Он зажег его, к моему сожалению, не кремнем и кресалом, а обычными спичками. Потом с кратким извинением, что не пропускает меня вперед, пошел указывать путь, высоко держа фонарь над головой.
