– То есть ты со мной сутками валяешься в койке от скуки, а любишь эту Милочку?
Олег тоже принял сидячее положение, оглядел красивое ладное тело Насти, поблескивающее гладкой золотистой кожей, и невпопад спросил:
– А ты загораешь голой?
– Я загораю в солярии, – ответила она и зло добавила: – Не увиливай от ответа!
– Я не увиливаю, Настя. Просто не знаю, что сказать. Люблю – не люблю… Черт знает! Думал, что люблю, но когда она начала за мной шпионить…
– А что ж ты был так неосторожен?
– Неосторожен? А какого черта я должен был осторожничать? – вскинулся Романец.
– Ну… чтобы она не заподозрила.
– Да что такого, если я пересплю с какой-нибудь… моделью… Это ж все равно, что лекарство принять от… излишнего перевозбуждения… Она, кстати, первой придумала такое сравнение… Но люблю-то ее… И, главное: она ведь знала, что люблю именно ее… так нет… надо было слежку устроить!
Настя накинула на плечи халат, посмотрела на Олега исподлобья и, нервно усмехнувшись, спросила:
– Я, значит, для тебя, Романец, всего лишь пилюля?
– Пилюля?
– Ну да. От перевозбуждения мужского организма?
– Не передергивай… – Олег сморщился.
– Тогда дай мне определение.
– Черт возьми! – крикнул он и в раздражении схватился за голову. – Ну почему вам, женщинам, непременно нужно устраивать постоянные разборки? Почему вы не можете радоваться тому, что есть?
– А почему вы, мужчины, предлагаете нам радоваться тому, что есть, а сами ищете все новых и новых приключений? Почему ты не радовался своему Ткачику, а спал еще и с каждой подворачивающейся под руку бабенцией?
– Кто вам мешает спать с подворачивающимися под руку?!
– Вы! – зло хохотнула Настя.
– Кто?
– Гнусные, похотливые мужики, которые наверняка и придумали слово – проститутка.
– По-моему, сейчас это слово уже не так актуально. Я знаю десяток женщин, которые меняют партнеров по сексу каждую неделю или имеют по нескольку любовников зараз, но никто их проститутками не называет.
– То есть ты – за полную свободу нравов?
– Что-то вроде этого…
– То есть ты смотрел бы сквозь пальцы, если бы твоя Ткачик спала еще, скажем, с парочкой мужичков?
Олег вскинул на Настю злые глаза и излишне громко сказал:
– Не знаю! Нет! Не смотрел бы! Я дал бы каждому в рыло и еще… кое-куда…
– И как же все это увязать?
– А никак! Кто тебя просит увязывать? – В состоянии самого крайнего раздражения Романец сдернул со стула свои джинсы и принялся одеваться.
– Слушай, Олег, а почему бы тебе не попытаться вернуть Ивину? – миролюбиво спросила Настя, посчитав, что это наиболее верная тактика в создавшейся ситуации.
– Да потому, что она… снюхалась с этим… сыщиком, который за мной следил! Использовал, так сказать, служебное положение в личных целях! Сволочь! Ты не представляешь… он… розовый и огромный, как боров! И чего Милка в нем нашла?!
– Может быть, он не изменяет ей?
– Да кому он нужен… кабан…
Настя подождала, пока Олег выпростает наконец голову из горловины футболки, в которой совершенно запутался, и предложила:
– А хочешь, я помогу тебе?
– Как именно? – Романец замер с задранной футболкой.
– Понимаешь, каким-то образом у твоей Милочки украли технологию изготовления ее ткани «Ива».
– То есть?
– То есть на вашем небосклоне появилась некая Олеся Параскевич, которая выступает с моделями из ткани, очень похожей на «Иву», с дивным названием – «Фрезия». Напора и наглости у Параскевич в тысячу раз больше, чем у твоего Ткачика. Кроме того, ее кто-то явно поддерживает и продвигает, в то время как Ивиной почти окончательно перекрыли кислород. Мало того, в первое воскресенье июля в Петродворце эта Параскевич будет демонстрировать модели из своей, так сказать, эксклюзивной ткани. Можешь представить, во сколько обойдется Параскевич или тому, кто ее двигает, эта презентация на фоне хрустальных струй! Но они явно рассчитывают на успех, иначе не стали бы так тратиться. А мне, Олежек, уже заказана сладко-шоколодная восторженная статья. Обещаны большие бабки.
– Кем заказана?! – выкрикнул Олег.
– Олесей Параскевич, конечно, – спокойно ответила Настя.
– И ты уж, конечно, распишешь…
– Я могу написать другую статью, тем более что от аванса я пока отказалась.
– Какую еще – другую?
– Скандальную. В ней будет поведано миру о грубой краже технологии.
Олег сощурился, внимательно оглядел Настю и с деланым спокойствием спросил:
– Скажи, пожалуйста, а тебе-то это зачем?
– Ну… во-первых, за скандал с разоблачением мне тоже заплатят приличную сумму.
– А во-вторых?
– А во-вторых… – Настя съежилась в кресле. – Я хочу сделать что-то для тебя…
– Зачем?!!
– Не поверишь, но… в общем, я люблю тебя, Олег… весь твой организм, требующий постоянного снятия полового возбуждения…
Романец наконец натянул футболку, присел на подлокотник Настиного дивана и обескураженно произнес:
– Тогда… я вообще ничего не понимаю…
– Ты можешь пойти к Ткачику и сказать, что сам начал дело против Параскевич и даже нанял журналиста, специализирующегося на скандалах.
– Но Мила узнает же, что я нанял именно тебя, Анастасию Терлееву, о которой ей уже доносил этот… паршивый сыщик.
– Когда Параскевич окажется в дерьме, ты будешь уже у ног своей птички со словами безграничной любви. Она тебе все простит, и меня в том числе.
– Но ты-то… тебе-то… Что ты выиграешь от этого, Настя?
– Что выиграю?!! – неожиданно для него выкрикнула она. – Да почти ничего!! Неужели ты думаешь, что из-за неразделенной любви люди могут совершать одни только подлости и преступления?! Ничего подобного!! И потом… – Она опять сникла. – …не все так безнадежно… Деньги мне все-таки заплатят, и я… я, может быть, сумею вырваться из этого гадючного гламурного мира…
– А я… – начал Олег, но Настя не дала ему договорить:
– А тебя, Романец, я пошлю… на все четыре… Любовь можно задушить! Я знаю! И я… я постараюсь сделать это… насколько смогу… насколько получится… И так быстро… как только смогу…
* * *
Мила изо всех сил заставляла себя не думать о частном сыщике Цебоеве. Смешно, право слово, думать о том, кому отдалась ради дела. Подумаешь, он сказал ей, что любит! Ну и что с того? Все они так говорят! Романец, между прочим, был большим мастаком на этот счет! Даже Алик Завальнюк нечто подобное нашептывал Миле на ушко в момент неловкого студенческого секса. Уже в юности она не покупалась на разные нежные словечки. Грош им цена в базарный день. Алик что-то бормотал и насчет бракосочетания, но Миле, по горло занятой своей тканью, было не до его мэканья. Бедный Алик побормотал-побормотал да и перестал. Она и насчет секса его быстренько окоротила. Удовольствия их отношения ей не доставляли. Мила всегда испытывала к вечно потевшему Завальнюку некоторую брезгливость. К себе тоже, после того, как ее тела касались его неумелые руки и жадные скользкие губы.
