Она нащупала его подбородок и ущипнула его.
— Я спросила вот об этой щетине!
— До утра ничего.
— А потом что?
— Мы узнаем, кто победил.
— И у кого мой отец. Если мятежники возьмут Капитолий, они привезут его сюда.
Ник заключил ее в объятия. Стало тихо, только с улицы продолжали доноситься беспорядочные выстрелы. Он протянул руку, их пальцы сплелись. Другой рукой он обнял ее за талию. В комнату заглянула спрятавшаяся было луна и осветила бледным светом их распростертые на кровати тела. Ник увидел, как в уголке ее глаза появилась слезинка и бесшумно скатилась по виску, за ней последовала вторая… Она уставилась в потолок, в глазах застыла боль. Ник прильнул щекой к ее щеке.
— Конни, все будет хорошо, поверь мне!
— Что ты сказал мне тогда на улице?
— Я сказал, что люблю тебя. Должно быть под влиянием момента.
— Или это правда?
— Я не хочу злоупотреблять твоим доверием.
— Ох уж эти английские джентльмены! Позволь мне самой решать, кто злоупотребляет моим доверием, а кто нет.
Она заглянула ему в глаза, и еще одна слезинка скатилась по ее щеке.
— Ты думаешь, мне было легко одной? Искать! Выпрашивать! Обращаться за помощью к чужим людям! — Конни впервые произнесла эти слова вслух. — Мне нужен был кто-нибудь, и ты пришел. Ты со мной с того самого дня, как я появилась в британском посольстве. Ты был на меня страшно зол за то, что я пошла в Капитолий. Я влипла по глупости, но ты-то знал степень опасности и все-таки не испугался, пришел и вызволил меня из этого кошмара. Как ты можешь винить меня за то, что я полюбила тебя?
Она положила руку ему на грудь. Ник молчал.
— Скажи что-нибудь.
Он поцеловал ее в мокрый висок, их губы встретились, и слова материлизовались сами по себе:
— Я люблю тебя, Конни.
— Скажи еще раз!
Он мог бы повторять эти слова тысячи раз подряд. Пусть рвутся бомбы, громыхают пушки, все равно эти слова звенят сквозь грохот сущей правдой.
— Я люблю тебя.
Она повернулась к нему всем телом, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.
— Когда? С какого момента ты понял это?
Если бы он сказал ей правду, она бы не поверила ему. Разумные и уважающие себя мужчины не влюбляются в женщин с первого взгляда. Только с третьего. В худшем случае, со второго. Конни и не подозревала, что с тех пор, как она приехала в Лампуру, она побывала в этой постели, по меньше мере, сотню раз.
— Самое лучшее, что я совершил в моей жизни, так это то, что влюбился в тебя, — сказал Ник. — Во всем остальном я только и делал, что попадал впросак. Говорил и делал не то, что надо и не тогда, когда надо. Я не хочу оказаться в дураках и сейчас.
— Разве можно оказаться в дураках, сказав только «я люблю тебя»?
Он сжал ее в своих объятиях, лишивших ее способности дышать и соображать.
— Ник, люби меня, Ник…
Он покрыл ее распухшую от его ласк нижнюю губу маленькими поцелуями. Их шумное дыхание не заглушали даже доносящиеся с улицы звуки. Всепроникающая страсть встретилась с себе подобной. Его рот совокуплялся с ее ртом. Их языки встречались и терлись друг о друга атласными боками.
Но он вдруг отстранился. Разочарование захлестнуло Конни. Она придвинулась к нему, прижалась извивающимся телом, поцелуями требуя от него ответного действия.
Со времени развода у нее не было мужчин. Она заплакала. Та любовь не шла ни в какое сравнение с этой, вспыхнувшей, как пожар, и лишившей ее разума. Она не была искушена в любовных утехах, но она научилась просить то, чего ей хотелось.
— Ник, пожалуйста…
— Я не знаю, как… тебя предохранить.
На лице Конни появилась доверительная улыбка:
— Ты говоришь о презервативе?
— Те, которые у меня есть… такие же старые, как бутылочка йода из моего шкафа. Чего доброго, еще лопнет.
Да и сам он тоже лопнет, если она будет так прижиматься к нему. Она говорила, что в жизни важны лишь немногие вещи. Любовь такой женщины, как Конни, стоит в его списке ценностей на первом месте. Никто и ничто не подвигал его к перемене жизни так, как это сделала она. Дети, воплощение будущего, — главное, что связывает мужчину и женщину.
Он вообразил Конни с большим животом и ребенка в нем. Их ребенка. Он вообразил, что они в каком-нибудь безопасном месте, где-нибудь на другой стороне этой беспокойной планеты, там, куда он не может получить назначение, как бы ни умолял.
— О чем ты думаешь?
Он не сказал, что сейчас ему хотелось бы соответствовать той должности, которую он занимает. Он легонько укусил ее шею и, не удовлетворившись этим, провел губами по ее ключице и спустился вниз, к ее груди. Если родится ребенок, грудь станет полнее.
— Я начинаю подозревать, ты хочешь меня, — пошутила Конни.
Ее смех прозвучал в его апартаментах океанскими волнами, накатывающими на каменистый берег. Она вздохнула, и, когда его губы нашли выпуклости ее груди, поддразнила его:
— Как ты догадался, что мне будет приятно?
Его губы нащупали круглый и твердый, как речная галька, сосок под туго натянутой тканью ее платья. Она напряглась.
— Ник…
— Можно его снять?
Она села, и он разыскал застежку-молнию на ее спине и потянул ее вниз. Конни наклонилась и платье соскользнуло с ее плеч, потом с рук, обнажив жемчужную в лунном свете кожу.
— Я был прав! Ты морская богиня!
Прозрачная комбинация также не имела права находиться там, где она была, поэтому Ник, сбросив с плеч Конни тоненькие бретельки, отправил ее вслед за платьем.
— Это несправедливо, — прошептала она. — А ты?
— Мир несправедлив. Твоего отца держат в заложниках, я застрял на этом проклятом острове, ты вынуждена ходить на поклон к чиновникам.
— Но мы же нашли друг друга!
— Надолго ли?
Она развязала узел его галстука и медленными движениями освободила его шею. Ник задыхался, когда она расстегивала верхнюю пуговицу его воротничка.
— На тебе столько одежды! Ну как, теперь легче дышится?
Он застонал:
— Ты дразнишь меня!
— Так оно и есть!
Он отомстил ей так, как не позволил бы себе ни один джентльмен — он накинулся на ее обнаженный живот и покрыл его бесчисленными поцелуями. А эти тряпки, нижнее белье, зачем здесь?
— Сначала ты, — сказала Конни, как будто прочитав его мысли.
Он торопливо стянул рубашку.
— Теперь довольна?
— М-да, — она потрогала его плечи, черные волосы на груди, наткнулась пальцами на болезненно тугие соски и принялась его мучить так же, как совсем недавно он мучил ее.
Ник застонал, когда ее каштановые волосы упали на его плечи, а губы приникли к кадыку. Он уже не мог отказаться от нее, даже если бы попытался.
