Будто какие высшие силы помогли окружить и захватить французов, что уже изнемогали от холода и полученных ран. Теперь можно было считать, что их армии больше не существовало. Русским оставалось лишь конвоировать французов, чтобы не сбились с дороги. Но и тем, кто шёл позади, отстать бы уже тоже не удалось... Умирающие враги образовывали аллею из трупов...
Жалки были крики и мольбы французов приколоть их сразу, дабы прекратить мучения...
* - Шеволежеры - полки лёгкой кавалерии, вооруженные саблями, пистолетами и карабинами.
Глава 37
На подходе к Вильно, догоняя Наполеона с его немногочисленной оставшейся армией, Кутузов продолжал вдохновлять, что вот-вот и будет победа. Да и сами военные видели, что будет... Хоть и присоединял Наполеон на своём пути французские дивизии, которые действовали на иных направлениях, солдаты его были уже недееспособные, потерявшие оружие. А сильные морозы, которые будто мстили, ударили с такой силой, что окончательно истребляли ослабленных голодом французов...
Не получилось у Наполеона собраться с силами в Вильно, и бегство французов продолжилось к Неману, откуда он летом вторгся в Россию, а там, покинув погибающую армию, Наполеон отправился в Париж, чтобы набрать новых солдат, но... всё было напрасно... Практически уничтоженная его «Великая Армия» не имела больше никаких шансов ни то что на победу, но и на возобновление боя...
Только приблизились русские к Вильне, побежали из города чиновники, поставленные французами. Чем ближе, тем больше врагов убегало. Однако каждый русский солдат плакал в душе о тех потерях, которые пришлось понести. Дорогой ценой был куплен сей побег врага. И лишь Кутузов продолжал вдохновлять словами, что следует пощадить оставшиеся русские войска, а не преследовать неприятеля, что Наполеона лучше оставить для англичан, а России он больше не опасен...
Только вошли в Вильно, стало известно, что прибывший туда накануне Император Александр пожаловал Кутузову титул «князя Смоленского», и теперь его титул полностью звучал так: «Светлейший князь Голенищев-Кутузов-Смоленский». Начались встречи солдат друг с другом, встречи генералов. Все обнимались, радовались одержанной победе и плакали о погибших...
На следующий же день всех офицеров, которые участвовали в последнем походе, собрали во дворце. Кутузов устроил там бал по случаю дня рождения Императора и в честь победы, которая от этой даты, от 12 декабря, была одержана ровно через полгода после вторжения французов в Россию. Это было подлинное военное торжество!
Вечером город был прекрасно иллюминирован. Употребили все те украшения, какие использовались для празднеств Наполеона. Ликование и радость были всеобщими. Перед самым началом бала были принесены, как трофеи, два неприятельских знамени и положены к стопам государя, когда тот входил в зал. Его лицо казалось неизъяснимо кротким, озарённым великою славою. Здесь же он и наградил Кутузова орденом Святого Георгия первой степени...
-Вы спасли не одну Россию! - обнимал Император Кутузова. - Вы спасли Европу!
После этого государь выдал план быть защитником угнетённых западных народов. Все были в восторге от происходящего. Танцевали, пили за здоровье императора. Всё, казалось, теперь будет налаживаться, пусть даже придётся для начала очищать землю от мёртвых и строить новые условия жизни...
Оставаясь пить среди друзей и беседовать с офицерами, Данило слушал их рассказы, а когда появился вопрос о том, как происходил их поход, он ответил:
-Обширные да дремучие леса приходилось проходить, порой рубить сосны да прокладывать дорогу. Нужды различного рода терпели, как моровая язва, что похитила множество солдат.
-А одежда? Ужас! - добавил Серж. - Все три рубахи, что были, все уже неспособны к ношению, а прочего белья уж нет да и жалованья давно не получено.
-А нам пришлось награбленные сокровища бросать, - махнул рукой офицер подле, и Данило кивнул:
-Увы, деньги потеряли свою ценность.
-Осторожно по городу здесь следует гулять, коль соберётесь, - предупреждающе сказал другой. - Говорят, свирепствует тиф и прочие болезни.
-Песню! - вдруг раздались возгласы вокруг, и друзья повели Данилу вперёд, прося под всеобщие аплодисменты исполнить песню для души, в честь победы...
Много песен разных просили, но когда произнесли одно название и стали все соглашаться, что желают услышать именно её, Данило поклонился государю и взял гитару:
Вдали там бор, трясясь, синеет,
Катится гул его в полях,
Катится – и едва уж млеет
На отдаленнейших горах.
Напрасно светлый шар сребристый
Стремится выскользнуть из туч;
Дождливы облака и мглисты
Глотают каждый кроткий луч.
А здесь!.. Все чувства цепенеют –
То стынет кровь, то вдруг кипит.
Глаза раскрыться в тьме не смеют,
Везде, на всем могилы вид.
Не призраки ль одни витают
Среди руин теперь в глуши?
Не ваши ль тени здесь блуждают,
О человечества бичи!
Не вы ль дрожащими стопами
Скитаетесь в вечерний час,
Звуча железными цепями,
Что Тартар возложил на вас?
Не ваши ль песни сокрушенны
В разностенящих голосах,
Мешаясь с свистом бурь смятенным,
Наводят трепет в сих местах?
Конец ознакомительного фрагмента.*
* - из «Развалины», А. П. Беницкий.
Глава 38
Выглянув в окно, Софья завязывала на голове шляпку и смотрела на ворота, которые виднелись за одетыми в снеговые шубы елями. Ворота были закрыты. Прогуливающийся на морозе сторож то потирал спрятанные в рукавицы руки, то топал ногами в валенках, поправляя висевшее на плече ружьё. Казалось, и сказочно прекрасная зима была не на шутку сурова в столь военное время...
Тревога не покидала, а росла с каждым днём, как бы кто ни сообщал, что войне вот-вот будет конец. Софья одевалась в зимний плащ и надеялась, удастся то, что уже давно пытается сделать, но каждый раз её останавливают или следят так, что шагу не ступить из дома.
Однако ещё утро не совсем рассвело, и Софья таила надежду, что останется именно сегодня незамеченной. Она спрятала в рукавицы запечатанное письмо, и прошла по тёмному коридору дома. Спустившись к выходу, оглянулась убедиться, что одна и столкнулась с откуда-то вдруг вышедшей матерью:
-Куда это ты собралась? Ишь? Да за тобой глаз мало! - удивлялась та, а Софья испуганно взирала в ответ, невольно выронив рукавицы.
-Ну же? - быстрее мать подняла их и на ощупь поняла, что там.
Достав письмо и взглянув на имя на конверте, она с показавшейся грустью вздохнула:
-Понимаю... И давно вы переписываетесь?
-Мне не отправить письма. Вы слишком строги, - прослезилась Софья, надеясь затронуть сердце матери, но та не смотрела в её глаза.
Мало того — спрятала руки с письмом за спину и, глядя в пол, еле слышно сказала:
-Я не зверь, поверь... Я сама отдам в отправку... это. Папенька не прознает, - был её голос ещё тише. - Но ты покорно вернёшься к себе и больше попыток выйти из дома не предпримешь.
-Позвольте хоть Аннушку повидать, - просила Софья, но мать мотала головой и указывала на лестницу уйти обратно в комнату...
Вынужденная вернуться Софья скоро стояла у окна своей спальни. Она смотрела на серое небо, с которого стали падать крупные хлопья снега. Думалось, жизнь такой и останется: холодной, безрадостной, но с мечтами о сказке... Никак не могла Софья понять, как такое могло произойти, почему в раннем детстве её кто-то выкрал, и кто это всё-таки был... Не понимала, почему родители столь полны ненависти к Протасовым, когда годы уже может сгладили всё...
