Бремя чести - Любовь Бортник

– Мне не составляет труда запоминать вещи, связанные с дорогими мне людьми, – девушка смутилась и потупила взгляд. Андре заметил, что девушка застеснялась и лицо её горело огнём, поэтому, решил оставить друга наедине с ней, потому что знал, что в такой ситуации необходимо объясниться раз и навсегда. Ален понял намерения Андре, и поклоном поблагодарил за тактичность и деликатность.

– Мадемуазель Ро, вы смущены, я вижу. Вы питаете ко мне какие-то неопределённые чувства, но знайте, что ни на какие чувства, будь то привязанность, симпатия или любовь, я вам ответить не смогу. Вы так юна, так прекрасны, а ваша мать задурманила вам голову разговорами о том, что я – самая подходящая партия для вас. Дослушайте же, – прервал он девушку, когда та хотела возразить. – Вы слишком ветрены и легкомысленны для меня. Ваша непосредственность делает вас неинтересной для меня. В моих глазах вы робкая, но в то же время, взбалмошная девчонка, не более. Ваш бесхитростный образ мыслей не привлекает меня, вы слишком примитивны, наивны и предсказуемы.

Девушка тихо плакала, но, так как лицо она опустило очень низко, подбородком прижавшись к груди, ни Ален, ни кто-то, кто был рядом, не заметил её слёз. Она подняла красные глаза на Алена и вскрикнула:

– Вы чёрствый, бессердечный и бесчестный человек! У вас ведь нет никакой невесты, я права?

Мадам Д’Амбруазе сразу же подоспела на вопли Атталь.

– Ален Жоффруа, о какой невесте говорит мадемуазель Ро? Что случилось между вами, молодые люди? Я всегда думала, что между вами есть взаимопонимание.

Мадам Ро принялась успокаивать дочь.

– Матушка, – еле сдерживая себя, начал объясняться Ален, – я был вынужден солгать, иначе бы меня поженили на той, кого я не люблю, и никогда не смог бы полюбить.

– Ален! – одёрнула его мать, – Ален! -но он уже не слушал её, и вообще покидал зал, горя от злости и недовольства.

Весь вечер он был спокоен и терпелив, а мысли его были об Арабель. Этот приём, все эти люди, и в особенности чета Ро, вывели его из равновесия. Он закрылся у себя в комнате и, после того, как приготовил необходимые для отъезда вещи и уложил их у двери, лег спать, не обращая внимания на стук в дверь его комнаты.

Он долго не мог уснуть: его мучали то радостные, то грустные мысли. Он думал и представлял то, как они с Арабель будут проводить время в Генуе вместе, но тут же смутился. «А что, если она будет возмущена? А что, если всё сорвётся? Я почему-то уверен, что ничего не получится. Но Андре же отослал письмо, предупредил, значит, всё готово, и там ждут только нас! Да, мне не о чем беспокоится. А что, если Андре не послал письмо, или послал, но ошибся адресом, или именем, да одной буквой! Это будет катастрофа! Нет, он очень внимательный человек, он такой ошибки не допустит, тем более, зная, что это я прошу его, а не кто-то другой. Боже! Как же мне пережить это время. Пока длится эта ночь, я сойду с ума. А ещё дорога! Хорошо, что она будет рядом. Глядя на неё, мне хочется жить дальше, хочется делать хорошее. Как же я люблю её, Господи, один ты знаешь…»

Ален не заметил, как уснул, и ночь, в не таких уж и мучительных мыслях, прошла быстро, и долгожданное утро принесло Алену воодушевление. В предвкушении чего-то особенного, чего-то прекрасного, он начал собираться в путь. Он проснулся раньше всех, возничему и дворецкому приказал отнести вещи в экипаж, а сам отправился к Арабель.

Она тоже уже не спала, а приводила себя в порядок, расчёсывая прекрасные кудри, когда Ален вошёл к ней в открытую дверь. На девушке было одето такое прелестное платье, видимо одно из тех, что мать Алена подарила ей недавно. Мадам Д’Амбруазе была женщиной хрупкой, стройной, но всё же её платья были Арабель немного великоваты. Девушка сама ушила их под свою фигуру, и выглядела не хуже тех леди, которых Ален видел на светских приёмах, а даже лучше них. Она была чиста, от неё веяло искренностью и кротостью.

Погода стояла замечательная: солнце светило, а небольшое похолодание убрало грязь и сырость. Ближе к Италии погода становилась всё лучше и лучше, всё теплее и теплее. Арабель не переставала любоваться природой, и только она начинала поражаться красоте какого-нибудь поместья, как она уже была удивлена природными просторами и их красотой. Она, как ребёнок, улыбалась, глядя на проскальзывающие мимо виды. Реки, озёра, деревушки, имения, особняки и замки, сады, горы, равнины, овраги – всё восхищало её и завораживало.

Ален смотрел на неё с восхищением, предвкушая грядущие события. Он не мог оторвать глаз от её светящегося улыбкой лица, и был рад хотя бы тому, что дал возлюбленной возможность посмотреть на другую сторону жизни и ощутить себя более счастливой. Он видел, что в эти моменты, когда она была поглощена пейзажами, она чувствовала себя более свободной, она не задумывалась о прошлом и настоящем, и видел, как она не хотела, чтобы это путешествие не заканчивалось.