– Они твои, – великодушно сказал Сэм. – Ты не пожалеешь об этом, Василек. А теперь давай обсудим технические детали нашего… симулякра[7], – прибавил деловито.
– Чего? – не понял Вася.
– Симулякра!
– Что это?
– Копия, не имеющая оригинала. То, чего на самом деле нет. Вроде нашего Всеволода Рудницкого и его картин!
Банкир Григорьев позвонил около семи вечера, был сух и деловит. Сказал, что не смог связаться с ним раньше, так как был занят. Теперь разгребся и ждет Шибаева для отчета сегодня в девять ноль-ноль, пока у него есть пара свободных минут. Шибаев испытал волчье ощущение дыбом вставшей на загривке шерсти от одного голоса Григорьева, хамского и покровительственного одновременно. Банкиру было наплевать, есть ли время у него, Шибаева. К его неприятию этого человека теперь примешивалась ревность, а также подспудное чувство вины. Хам Григорьев или не хам, а рога ему он наставил, и если дойдет до разборок, а Шибаеву почему-то казалось, что непременно дойдет, то мало ему не покажется. Его наняли доказать виновность неверной жены, и он, Шибаев, сделал все, что мог, чтобы вину ее доказать. Так, верный вассал, приглядывающий за супругой сюзерена в его отсутствие, вместо того чтобы блюсти честь дамы, совращает ее – что-то было похожее в историческом фильме, который он видел когда-то. Он не боялся Григорьева, велика честь, но Ирина оказалась болевой точкой.
Одно хорошо – сегодня он развяжется с Григорьевым. Скажет, что никаких доказательств неверности жены представить не может, все ее передвижения и встречи носили вполне невинный характер, ни один самец не приблизился к ней даже на пушечный выстрел. Продолжать дальнейшую разработку объекта не может, так как вынужден уехать по семейным обстоятельствам. Вот вам фотографии жены, вот рапорты за отчетный период, включая накладные расходы. И до свидания, надеюсь, не скорого.
Нарисовав картину прощания с Григорьевым, Шибаев тем не менее понимал, что могут случиться разные непредвиденные осложнения. Ну, допустим, их видели вместе, его и Ирину, и доложили банкиру, описали его внешность. И тогда… Что тогда, Шибаев представлял себе смутно. Тогда придется действовать по обстоятельствам. Возможно, дойдет до выяснения отношений. Сожаление, что он не рассказал Ирине о… телодвижениях ее супруга, кольнуло Шибаева. Он пытался, но она сказала, молчи, иди сюда! А потом уже стало не до того…
На душе у него было муторно. Он ненавидел притворство, а сейчас обстоятельства складывались так, что придется притворяться. И перед кем! Снова подлые обстоятельства взяли над ним верх, и он барахтается в них, как муха в сиропе. Одно отрадно – прощание с Григорьевым, которого Шибаев не воспринимал ни одним фибром своей души. А потом он позвонит Ирине и… расскажет все! О своей незавидной роли в первую очередь.
Григорьев дал ему свой адрес в Ольшанке и подробно описал, как туда добраться. Шибаев слушал, не перебивая. Трехэтажный дом, сказал самодовольно Григорьев, и Александр стиснул зубы. У Григорьева трехэтажный дом и Ирина, у себя в банке он делает настоящее дело, а он, Шибаев, только и способен на то, чтобы путаться с женами клиентов. Дешевка!
От волнения он промахнулся, свернул не на ту улицу, да и темно было. Обнаружил ошибку, уже заглушив двигатель и выпав из машины. Дом был похож на григорьевский, но это оказался чужой дом. Он постоял, колеблясь. Махнул рукой и пошел пешком.
Калитка была не заперта. Шибаев позвонил в дверь, вспомнив торопливые шаги Ирины, то, как она распахнула дверь и стала на пороге, глядя на него сумасшедшими глазами, пьяная и счастливая. На сей раз никто не спешил открывать ему. Григорьев явно дома – в зале горит свет, а может, и камин топит. Банкир занят, не иначе как проверяет счета. Шибаев, все больше раздражаясь, нажал на кнопку звонка и не убирал палец чуть ли не целую минуту. Ни звука в ответ. Он дернул за ручку, и дверь подалась. Шибаев вошел в знакомый, слабо освещенный холл. Оттуда он решительно направился в зал, движимый лишь одним желанием – развязаться с Григорьевым как можно скорее.
Горел торшер у изголовья белого дивана, освещая центр зала. Углы его тонули в тени. Хозяин лежал на диване, запрокинув голову и разбросав руки, в кругу красного света. Камин не горел – холодный, темнел разинутой пастью. В углу работал громадный телевизор – по экрану бежали подрагивающие черно-белые полосы. Головы навстречу Шибаеву хозяин не повернул и позы не переменил. Запрокинутая голова его так и осталась лежать на мягкой белой коже дивана – Шибаеву был виден торчащий подбородок и кончик носа. Рубашка выдернулась из брюк, обнажив живот, клетчатый черно-бежевый шарф упал на пол. Снятый плащ валялся там же.
По неподвижности, которая отличает мертвого человека от живого, Шибаев понял, что перед ним труп.
Машинально Александр сделал шаг, другой, нагнулся, надеясь, что ошибается. Человека на диване ударили в лицо, проломив правую височную кость. Возможно, имела место драка. Он пытался защищаться – Шибаев рассмотрел на его руках кровоподтеки и царапины. После удара он упал на диван. Ручейки крови, стекая по тщательно побритой шее, пропадали за воротом рубахи. Кровь была и на белом диванном сиденье, и на светло-желтой подушке, упавшей на пол, и на шарфе. И на паркете. В красном неярком свете торшера она казалась черной.
Шибаев резко выпрямился, обвел взглядом комнату, прислушался. Ни звука из тех, что всегда присутствуют фоном – всякие маленькие шумы – скрипы, шорохи, потрескивания дерева и стен. Тишина, стоявшая в доме, казалась мертвой. Дом был погружен в нее, как в тягучий темный сироп, и в единственном пятне света, как на сцене, находился мертвый же человек. Стараясь не испачкаться, Шибаев сунул руку во внутренний карман его пиджака, осторожно извлек пластиковый прямоугольник – пропуск. Григорьев Анатолий Петрович, банк «Народный кредит», еще какие-то буквы и цифры. Шибаев не знал, что банкира звали Анатолием Петровичем, для него он был просто Григорьевым. Ему почему-то показалось странным, что у убитого есть имя, как у всех остальных людей. Он опустил пропуск обратно ему в карман.
Похоже, перед смертью Григорьев смотрел телевизор. Убийца, возможно, тоже был здесь, и покойный его нисколько не опасался. Возможно, Григорьев сначала смотрел передачу сам, а потом пригласил посмотреть убийцу. Возможно, убийца пришел после, и они чего-то не поделили…
Шибаев взял пульт, щелкнул кнопкой. Сначала до его сознания дошел звук – громкое дыхание, стон, и только потом – картинка. Двое на постели, переплетенные руки, переплетенные ноги, разметавшиеся по подушке темные волосы женщины. Набугрившиеся мышцы на спине мужчины, вцепившиеся в его плечи тонкие пальцы женщины, запрокинутое, искаженное ее лицо, закрытые глаза…
