В этом нет никакой моей заслуги. Я с детства имела выраженные наклонности к умозаключениям. Всегда много читала. Знаю все романы Ванды Милашевский и все стихи Казимежа Верзинского. Их я прочитала просто назло отцу. Не могу понять, почему они ему не нравятся. Стихи как стихи. Зато автор их действительно очаровательный. Он на удивление привлекательный и миловидный. Раз уж речь зашла о поэзии, то он далеко превосходит красотой всех поэтов, которых я знаю.
Никогда не забуду его великолепное стихотворение об осени:
Как игуменья, из безмолвия
Седьмая осень моя — сладкая самая -
Приблизилась по увядшему сену.
Моя родная, единственная, любимая!
Приблизилась она тропинкою тени
Из дней наших давних, осенних
И вшепталась в сердце, рахманная …
Даже Тото, ничего не смыслящий в прекрасном, был в восторге от этого стихотворения.
Хотя я полностью разделяю восхищение автором цитируемого выше стихотворения, однако хотел бы дать здесь небольшое опровержение. Дело в том, что это стихотворение, а точнее начало стихотворения, под названием «Седьмая осень», принадлежит перу Юлиана Тувима. Пани Реновицкая ошиблась, приписав его кому-то другому. (Примечание Т. Д.-М.)
Я читаю очень много поэзии. Даже когда куда-то еду, всегда беру с собой «Тоi еt mоi» Жеральди. («Ты и я» (франц.)) Боже мой! Уже девять, а я еще не одета. В десять у меня свидание с Тото. Опять встретит меня с кислой миной. А вообще, пусть благодарит бога, что у меня есть охота с ним встречаться.
Наконец приехал Яцек. Видимо, в Париже он очень много работал или гулял, так как похудел и стал более нервным. Приехал он очень рано, когда я еще спала. От Юзефа я узнала, что сейчас же после ванны он почти час беседовал с кем-то по телефону. Мне нетрудно было догадаться, что разговаривал он с ней.
Завтракали мы вместе в спальне. Яцек сказал:
— Не хочу тебя пугать, но, кажется, я подам в отставку.
Я онемела от изумления. Яцек, так любящий свое дело, стоящий на пороге блестящей карьеры, и которому все прочат большое будущее, — и вдруг должен отречься от своего положения. Я сразу догадалась, что все это из-за той женщины. Как видно, она пригрозила ему разоблачением, и он не нашел иного способа избежать скандала. Если та баба выполнит свои угрозы, скандал будет и так. Его все равно не миновать, но Яцек, уже не как официальный чиновник, а как частное лицо, по крайней мере, не скомпрометирует свое министерство.
— Можешь сказать честно, — спросила я, — совершенно честно: что принуждает тебя к отставке?
Я это сказала как могла сердечнее, надеясь, что этот скрытный человек, наконец, поговорит со мной откровенно. Однако он вновь прибегнул к уловкам и сказал:
— Да это же ясно как день. По моей вине попали в руки шпионов чрезвычайно важные государственные документы.
Я посмотрела на него чуть ли не с презрением.
— Как это? Неужели ты хочешь, чтобы я поверила, будто тебе грозит отставка из-за какого-то ничтожного конверта?
— Во-первых, тот конверт был совсем не ничтожный. Во-вторых, я не имел права держать его дома или, по крайней мере, был обязан не забыть о нем перед отъездом в Париж и отдать полковнику Корчинскому. Правда, документы написаны шифром, но вполне вероятно, что те, кто его захватил, найдут ключ. А из-за того, что они получили его таким простым и легким способом, мое начальство будет считать меня, а может, и считает, человеком недалеким и легкомысленным, которому нельзя доверять государственных тайн, поскольку он не умеет их беречь. А если уж…
Я перебила его:
— Мой милый! Прежде всего, здесь нет никакой твоей вины. Ведь это я отдала конверт. И только какой-то идиот может переложить на тебя ответственность за то, что сделала я. Во-вторых, если ты называешь это легким способом, то интересно, какой бы ты назвал трудным. Когда у меня в доме появляется офицер в мундире, подает визитную карточку и говорит, что он адъютант полковника Корчинского, причем все это происходит сразу же после твоего звонка из Парижа, то я не знаю, заколебался бы хоть на мгновение на моем месте бывалый человек отдать эти бумаги или нет. Нет, мой милый, я понимаю, что, может, есть какие-то другие причины, о которых ты не хочешь говорить, и именно они заставляют тебя отречься от дипломатической карьеры, но не говори мне, что за такую глупость, да еще и не тобой, а мной совершенную, тебя должны отстранить от должности. Большое дело — документы! Достаточно написать другие, и все будет хорошо. Не знаю, какие там были тайны, но ведь всегда можно что-то придумать. Вот хотя бы, например, объявить в прессе, что те документы потеряли уже свою ценность. И наконец, чего тебе переживать по этому поводу? Виновата я, так что пусть меня и привлекают к ответственности. И уж будь уверен, я им все как следует растолкую и приведу их в чувство.
Яцек явно огорчился. Он не мог отрицать, что мои доказательства неопровержимы. Поэтому только пробормотал:
— Ты, моя дорогая, в этих вещах не разбираешься.
Смех, да и только. Такие вещи не требуют никакого понимания. Достаточно обычной логики. А если имеешь к тому же хоть немного здравого смысла, то отличить вымышленный повод от истинных причин уже совсем нетрудно. Несмотря ни на что, я решила не соглашаться на отставку Яцека. И вовсе не из-за материальных соображений. Наконец, мы достаточно богаты, чтобы не считаться с такими мелочами, как его зарплата. Но было бы просто глупостью отречься от своего положения и блестящих перспектив, тогда как есть надежда уладить дело с той Элизабет Норман втихомолку. Яцеку не хватает силы воли и настойчивости.
— Я и слушать не хочу о твоей отставке. Запомни, что я приму такое малодушие за неуважение ко мне. Да и что ты будешь делать, чем займешься, кем будешь, если уйдешь из министерства?.. Я ни за что на это не соглашусь. К тому же я считаю твое намерение преждевременным.
— Как это преждевременным? — удивился он.
— А так. Сейчас тебе ничто не угрожает, — уклончиво ответила я.
Он наморщил лоб и сухо сказал:
— Угрожает то, дорогая, что они сами могут заставить меня подать в отставку.
— Могут, но неизвестно заставят ли. Как бы там ни было, а я не вижу большой разницы, сам ты подашь в отставку, или тебя уволят. А если ты поторопишься, то можешь потерять свое положение. Сейчас же поклянись мне, что ни в коем случае не сделаешь ничего в этом направлении, не посоветовавшись со мной.
Он пожал плечами.
— Это я могу тебе обещать.
Ничего больше я и не хотела. Я уже составила себе план действий. Сегодня же поговорю с несколькими дамами, которые имеют вес в министерстве. Во-первых, узнаю, какие там витают настроения относительно Яцека и действительно ли ведутся разговоры о том злополучном конверте, а во-вторых, привлеку на свою сторону союзников на случай, если таки выплывет на свет божий история с этой проклятой англичанкой. Я не сомневаюсь, что Яцек любит меня и ценит. Однако он не подозревает, какая у него жена. А та кретинка еще говорит, будто я не доросла до Яцека. Если он сохранит свое положение и избавится от той шантажистки, то благодаря мне и только мне.
