Но чье?! Чье?!
– Вы… скажете мне, если что-то узнаете?
– Вы оставите мне телефон? Раз уж не оставили Марату?
Она улыбнулась – снова специальной улыбкой, – вынула ручку, крохотный, очень дамский блокнотик, умиливший Троепольского своей женственностью, и записала номер.
* * *
Он вернулся на работу, когда сумерки уже синели над Тверской, и от разноцветных огней небо казалось темнее и ближе, а в переулках была весна – лужи, хрусткий ледок, запах тающего снега и мерзлой воды. В лужах отражались холодное перевернутое небо и голые ветви деревьев.
Он заезжал в МТС на Дмитровку и долго маялся там в очереди, злился, и жарко ему было, и нетерпение одолевало, но он все-таки выстоял и получил то, что ему требовалось.
– Варвара! – крикнул он, едва открылась толстая металлическая дверь и охранник пропустил его внутрь, в привычный яркий мир родной конторы – фотографии и плакаты на стенах, длинный коридор, застланный серым ковром, запах кофе и сигарет. – Варвара, найди мне Светлову! И Сизова, если он еще не уехал! А если уехал…
Тут из секретарской комнаты показалась Шарон Самойленко. Вид у нее был довольно кислый.
– Вам чего?
Этот неожиданный вопрос так поразил Троепольского, что он замер, будто лбом стукнулся в стену, даже куртку до конца не стянул.
Про Шарон-то он позабыл. Начисто.
– Мне Светлову. И Сизова найдите.
– Григорий Ильич уехали.
– Я не сказал – “пригласите”, – произнес Троепольский любезно. На Шарон Самойленко он старался не смотреть, от греха подальше. – Я сказал – “найдите”. Вы понимаете слова? Или не очень?
– Я-то понимаю, – решительно ответила Шарон, – только там, где я раньше работала, было гораздо компетентнее в смысле моральных норм!
Троепольский вытаращил глаза. Куртка упала на пол.
– А ваши трудящиеся сотрудники сидят целый день в полном отрыве в смысле горячей пищи. А потом с меня требуют сухомятки, а я квалифицированный работник, а не буфетчица! Если вы, как руководство, этот вопрос не обеспечиваете, то я, как представитель трудящихся, ставлю ребром.
Троепольский с силой выдохнул. Его новая секретарша величественно приблизилась, покачивая костлявыми бедрами – он подался от нее назад, – нагнулась, подняла его куртку, зачем-то отряхнула и перекинула через руку, как лакей в пьесе Островского “Бешеные деньги”. Перекинувши, Шарон поглядела на шефа и сказала с отвращением:
– Надо нормальный пищеблок наладить. А от вашего кофейного духа головокружение идет и трещит что-то. Организм у меня тонкий на предмет давления в сосудах. Или опять вам кофе подавать?
Несколько секунд Троепольский думал, что ему делать дальше, а потом захохотал. Хохотал он долго и с чувством.
– Светлову позовите, – сказал он, перестав хохотать. – Найдите Сизова и соедините меня с ним.
– Вам звонил город Челябинск по делу, – проинформировала его Шарон. – Фамилие, кажется, Хромов.
Уралмаш хочет получить свой сайт. Ну, конечно же.
Сайта нет, даже следов никаких, словно и не было его вовсе, хотя три дня назад он был почти совсем готов.
– Что вы ему сказали?
– Сказала, что вас нет по причине отсутствия. А они сказали, что позвонят вам на мобильный.
– Когда?
Шарон пожала плечами.
– Про это не говорили.
– Я буду в кабинете Грекова. Светлова пусть придет туда.
– А милиция сказала, чтобы мы там ничего не трогали в смысле бумаг и обстановки.
– Какая милиция? – не понял Троепольский.
– Какая звонила! Звонила милиция и сказала, что в кабинете покойника ничего без ихнего спросу брать нельзя. В смысле бумаг и обстановки вещей. Сказали, что завтра приедут утречком и все посмотрят, что имеет, а что не имеет.
– М-м-м, – сквозь зубы промычал Троепольский, которого Шарон больше не веселила, и большими шагами ушел от нее в сторону Фединого кабинета.
Через несколько секунд туда влетела Полина Светлова с собакой Гуччи на руках. Завидев Троепольского, собака оскалилась и тявкнула. Троепольский мельком глянул на них. Он выдвигал и задвигал ящики Фединого письменного стола.
– Ты что? Встречался с его племянницей?
Он кивнул. Да где же этот чертов пакет с полоумными роллерами на картинке?!
– Что она тебе рассказала?
Троепольский задвинул последний ящик, перегнулся на другую сторону и стал выдвигать там.
– Она очень красивая, – неизвестно зачем сказала Полина. – Правда?
– Правда.
– Она тебе понравилась?
Он кивнул, не отрываясь от ящиков, и это было хуже всего. Это было то же самое, что и всегда – “Я сижу у окна. За окном осина. Я любил немногих. Однако сильно”.
Ему нет дела до Полины Светловой, и не было никогда, и никогда не будет. Сейчас ему есть дело только до смерти Феди Грекова и до его племянницы, поразившей его сегодняшнее воображение. А потом и про племянницу он позабудет, как забывал про всех и всегда, – зачем же она, Полина, так убивается по нему?!
Не надо было спать с ним, черт возьми!
Он мельком глянул на нее – сверкнули стекла очков, а за ними очень темные андалузские глаза, в которых была усмешка. Все-то он всегда видел и замечал, за какими бы вывесками она ни пряталась!
– Полька, ты помнишь, во сколько она приехала? Ну, в тот день?
– Вечером. Темно было. Да! Ты позвонил около восьми, значит, она уехала где-то в полвосьмого. А что?
Троепольский нашел пакет, вытащил и бросил его на стол.
– Она сказала мне, что в два часа дня Федя позвонил ей и пригласил в ресторан.
– Ну и что?
– Он не мог ей звонить – я так думаю.
– Почему?! – поразилась Полина.
– Потому что он уже с утра не отвечал на звонки. Я первый раз позвонил ему, когда сказали, что едет курьер, это было часов в одиннадцать. Ну, тот курьер с договором, на который нужно было поставить печать! И он уже не отвечал. Очевидно, работал, отключил мобильник и трубку не брал. Да и вообще он пригласить в ресторан ее в тот вечер никак не мог!
– Почему?!
– Потому что на вечер было совещание назначено, по “Русскому радио”!
– Точно, – пробормотала Полина и перехватила свою собаку, которая заинтересованно принюхивалась к ее волосам.
– Вот именно. Федька ни за что не пропустил бы совещание ради ресторана с племянницей. Понимаешь?
Гуччи замолотил в воздухе голыми тонкими крысиными лапками в облаке редких светлых волос, покосился виновато и сделал движение боками. Полина ссадила его на ковер.
– Зачем она приезжала? – задумчиво спросила Полина, не поднимаясь с корточек.
– Зачем она наврала, что он ее приглашал?
– Может, ей что-то нужно было в конторе?
– Уралмашевский макет? – предположил Троепольский неторопливо. Он вытряхнул фотографии из пакета и теперь раскладывал их, как пасьянс, по одной. Поверхность Фединого стола стала похожей на акварельную картинку.
