Ее присутствие все еще ощущалось спустя многие годы. То тут, то там из земли вдруг появлялись растения странные, неожиданные, и казалось, что вырастали они за одну ночь. Груши, какие не росли больше ни у кого. Заросли сирени того сорта, который вымер даже в Англии. Розы посреди крапивы. Целых два акра поля, на которых буйствовал проклятый душистый горошек, багряный, розовый и белый, цепкий, как сорняк, и избавиться от него было невозможно.
Грейс Фаррелл публично заявляла, что готова поклясться — старая Корал Хадли восстала из мертвых только для того, чтобы снова посадить все то, что другие выпалывали из земли. Конечно, это была шутка, принимая во внимание, что Грейс была одной из самых здравомыслящих личностей в округе, самой последней женщиной, от которой можно было бы ожидать, что она поверит в призраки, и самой первой, на которую можно было положиться во времена вражды и испытаний. И она всегда была по уши занята своими мальчиками: мечтателем Хэнком, не обращавшим внимания на школьные задания, и непоседой Джейми, который просто не умел сидеть смирно. В четвертом классе учительница Хелен Морс привязала левую руку Джейми к парте в попытке заставить его улучшить почерк, используя правую руку. На Джейми просто встал и пошел по классу, волоча парту за собой. Он так и остался победителем, упрямым левшой.
Да уж, этот мальчик обладал энергией. Его необходимо было все время занимать чем–нибудь, для его же пользы, ну и для душевного покоя всех окружающих. К счастью, выдумывать специальные проекты нужды не было. Работа по дому предоставляла нескончаемую череду задач. К примеру, старый шаткий сарай пришлось снести из соображений безопасности, хотя мальчикам нравилось играть там, когда они были помоложе, они скатывались по веревке с сеновала, каждый раз чуть не ломая шею. Только что установили новый кухонный гарнитур, и Джейми помогал Джиму с этой работой тоже. Он также помогал и когда вскрыли ужасно грязное ковровое покрытие, под которым обнажились желтые сосновые доски, пропитанные, как говорили, слезами Корал Хадли.
В таком старом доме, как у них, всегда что–нибудь было не в порядке. Может быть, Грейс следовало сказать «нет», когда Джим впервые повез ее посмотреть на это место. Это было за неделю до их свадьбы, и Грейс все еще жила со своими родителями в Плимуте. Она только что перестала работать в больнице. «Разве это не восхитительно?» — сказал он о ферме.
Ферма была похожа на одно из тех полуразрушенных строений, фотографии которых печатают в новых журналах, с собакой, развалившейся у двери. Поля вокруг так густо заросли молочаем, что по весне щеглы прилетали кормиться целыми стаями. Если кому–то вдруг захотелось бы подойти к пруду, пришлось бы взять косу, чтобы расчистить себе дорогу. И все–таки выражение лица Джима заставило Грейс сказать: «О да». Оно заставило ее отбросить все соображения разума. Даже дом на какой–то миг показался ей красивым — прямоугольный, весь обшитый белыми досками; травы сияли, освещенные тонкими лучами солнечного света. Вид был просто великолепен, если смотреть правильно, прищурив глаза так, чтобы все до самого горизонта расплывалось, сливаясь в единую яркую, поблескивающую даль.
Джим Фаррелл вырос в городе. Его отец был плотником, но Джим мечтал о более надежной работе и стал небольшим, но все–таки начальником в департаменте коммунального хозяйства — он возглавлял бригаду из трех рабочих. Он был хорошим человеком, спокойным, не увиливающим от ответственности. О нем говорили, что он чует снег и может предсказать северо–восточный ветер по запаху в воздухе. Он как–то рассказал Джейми по секрету, что самые сильные бури пахнут ванилью, а те, что попроще, — мокрым бельем после стирки.
Сегодня Джиму было не по себе. Так он себя чувствовал в тех случаях, когда не знал точно, как поведет себя снегопад, когда вся эта чертова катавасия оставалась загадкой. В конце концов, его работа была игрой в кошки–мышки с природой и судьбой. Может, он вывел городскую снегоочистительную технику слишком рано? Л достаточно ли у него песка и соли для следующего снегопада? А вдруг буря ударит по дюнам, которые и без того исчезали по всему побережью?
Джим закончил есть суп и отнес свою миску в раковину. Потом он подошел к окну, выходившему на запад. Поле душистого горошка уже припорошило белым. Иногда при виде снега ему хотелось плакать — когда в воздухе появлялись первые, такие чистейшие снежинки.
За изгородью из остролиста стоял соседний дом Бруксов. Света в окнах там не было.
— Может, мне сходить отнести им супу?
Грейс подошла сзади к мужу. Ей нравилось, как он смотрит на снег, с той же напряженностью на лице, которая появлялась, когда они занимались любовью, да и в любом другом случае, когда он сосредотачивался и пытался разобраться в происходящем.
— Хэла, наверное, нет дома. Думаю, он все еще работает на том доме в Бурне. Она наверняка там одна с Джозефиной.
Бруксы были их ближайшие соседи, дом стоял сразу же по другую сторону поля, но семьями они не дружили. Хэл Брукс был редкостным поганцем, по–другому его никак нельзя было назвать. И даже Грейс, не любившая сквернословия, согласно кивала, если кто–нибудь в городе именно так отзывался о ее соседе.
Боже ж ты мой, всю свою жизнь он был подлым гадом. Еще мальчишкой он стрелял чаек чисто для забавы, пару раз на его участке пропадали бездомные собаки, а потом их находили повешенными на дубе. С возрастом Хэл не менялся, и все в городе знали, что у него делается. Как только в разговоре упоминалось имя Бруксов, это становилось совершенно очевидным. Кивок. И отстранение. Кое–кто видел, что сталось с его женой, кое–кто слышал об этом. Остальные просто переходили на другую сторону улицы, когда Бруксы были в городе.
— Если ей что–то понадобится, она может просто прийти и взять, — сказал Джим, хотя оба они понимали, что такое вряд ли возможно.
Мальчики сидели в гостиной и смотрели новый телевизор. Они смотрели бы что угодно, если поставить перед ними мерцающий экран. И по крайней мере на какое–то время Джейми, всегда такой непоседливый, утихал. Мальчикам вовсе не обязательно было знать, что делается у Бруксов.
Когда Грейс и Джим только–только переехали, единственным обитателем соседнего дома был Арли Брукс, вдовец, работяга–рыбак, державший свою лодку в Провинстауне. Хэл унаследовал дом от своего отца и после смерти старика приехал заявить свои права на наследство. Он вернулся домой после службы на флоте и привез с собой эту свою жену, готовый заводить врагов направо и налево, невзирая на то, сколько корзиночек с гостинцами будет оставлено у их дверей в честь приезда и сколько женщин в городе пошлют им собственноручно испеченные пироги. Джим Фаррелл не хотел, чтобы его жена имела хоть какие–то дела с соседями, он был против даже того, чтобы она отнесла им кастрюльку супа.
