в чём-то они достигли единогласия, не считая того, чья же всё-таки игрушка Соболева Алеся.
На подкашивающихся ногах вышла из палаты. К двери прижалась. Подслушивать нехорошо, но как по-другому узнать, что они там не убивают друг друга?
— Лесь, доченька, — протянула мама, касаясь моего плеча. В ответ я только шикнуть успела, как за дверью послышался громкий стук, будто кулак в дерево припечатали, а, может, и не только кулак.
Задергалась. В палату ворваться захотелось да прогнать их двоих к лесной бабушке. Чего придумали мужики: мою персону делить пытаются, а я, разве, скатерть-самобранка, которую можно с собой таскать и по случаю друга угостить?
Мама на арену вышла. Телом своим дорогу преградила. "Не пущу", — говорит. Я даже за дверную ручку схватиться не успела. Соболева старшая оборону принялась держать.
— Мам, пусти. Они же подерутся сейчас, — оскалилась, будто волчица молодая, только маму совсем не проняло. Не дрогнула ни единая мышца на лице.
— Алеся, не лезь к ним. Сдурела совсем? — голос высокие ноты набрал. Разозлилась на меня очень, хотя злиться должна была я. Это по её милости два Тимура лоб в лоб столкнулись.
— Я не сдурела, а вот вы все, похоже, точно дурь себе в голову вбили, — взглядом окинула брата и маму. Головой укоризненно покачала. Думала, к совести призвать, но, видимо, не знакомо это чувство моим родственникам. — Почему стоите под дверью и не вмешиваетесь?
Ванька подошел. За плечи приобнял, отвлекая внимание. Через мужское плечо на маму посмотрела. Язык, будто ядом пропитался. Высказаться захотелось и упреков насыпать по самое "Не хочу".
— Алеська, не переживай. Тебе ни к чему сейчас волнения. Мужики они взрослые. Сами разберутся. Я, конечно же, как брат всегда на твоей стороне буду, но только неправильно всё это, понимаешь? — шаг в сторону сделала.
От Ваньки отошла. Недоверчиво посмотрела на высокого шатена:
— Я понимаю, как раз. Вот только, что мне с этим делать, а, Вань? Не люблю я друга твоего и не хочу ему голову морочить. Но только он иначе считает. Проходу мне не даёт, границы стереть пытается. Вот, что с этим делать?
Братец заметно поежился, не ожидая такого ответа. Наверняка считал, что у нас с Вольским взаимные чувства, а инструктор, типа, третьего лишнего. Но в реальности совсем по-другому было. Лишней была только я, похоже. Тим любил меня, а Тимур — себя в моей любви. Идиллия прям.
Диалог не продолжился. За дверью громкий стук раздался, будто кто-то на пол упал. Испугалась сильно. К двери подбежала и за ручку дернула. Мама в сторону отскочила, словно теннисный мячик от ракетки отбился.
* * *
− Отпусти его, − на спину мужскую набросилась. За плечи схватила, впиваясь ногтями в кожу.
− Не лезь, − крикнул Ванька за моей спиной, и в тот час сгреб мое тело в охапку. Царапаться начала. Пыталась ногой стукнуть, куда придется. Не получилось. В сторону оттолкнул, а там уже к маме в руки перешла, будто на лавку запасных посадили после получения красной карточки.
Оставалось только наблюдать и ждать. Ждать, когда братец Ариевского стащит с Вольского. Минуты часами показались. Ванька только сумел подойти к мужикам, которые на полу валялись, как сразу локтем по коленной чашечке прилетело. Выругался вслух, а затем, словно с цепи сорвался. Разозлили Ваньку, что не к добру было, однозначно. Он же в армии по контракту служил, много чего повидал. Схватил Ариевского да с Вольского стащил. Тимур попробовал сопротивление оказать, но тщетно. Ванька оборонительную позицию занял, за друга вступившись.
Я из рук маминых вырвалась. Сломя голову к Ариевскому бросилась:
— У него же рёбра сломаны. Ты убить его решил? — всё кричала и кричала, пытаясь кулаками размахивать перед лицом. Но Тимур, будто не слышал ничего. За запястья меня схватил, а сам продолжал искры бросать в сторону Вольского.
— Уходи, Тимур! — крикнула я, испугавшись высоких нот в собственном голосе.
Ариевского, словно ведром холодной воды окатили. Взгляд на моё лицо обратил. Всю злость прочитала. Дыхание, будто ядом обожгло. Всё успокоиться не мог.
— Да пошли вы все, — выругался Тимур, освобождая мои руки. К выходу направился, а затем ненадолго остановился, — Леся, мой тебе совет: беги от него, подальше и побыстрее.
Дверь хлопнула, едва с петель не соскочив. В комнате тишина пугающая образовалась, лишь ритмичные звуки сердец разбавляли молчание. Три пары глаз уставились на меня. Мама с Ванькой смотрели с каким-то осуждением во взгляде, а Тим, кажется, с неким облегчением.
Ко мне первой вернулся дар речи. Руки в боки расставила, напыжилась вся.
— Что вы все уставились на меня, как на икону? Осуждаете, да? На здоровье. Это моя жизнь, понятно вам всем? Мама, от тебя я вообще не ожидала подобного. Ты за дочь горой должна стоять, а по факту — Тимура в больницу притащила. Для чего спрашивается? А ты, Вольский, точно дурак, как и говорил! Просто мастер по косякам. Зачем в драку полез, когда на ногах едва стоишь?
Троица молчаливо потупила взор в пол. Мама даже говорить не пыталась, не то, чтобы оправдываться. Ванька вообще партизаном оказался. Плечами виновато пожал, а затем маму за руку взял, намереваясь поскорее покинуть палату. Мы с Вольским наедине остались. Говорить с ним не было желания. Разозлилась очень на его выходку, а это уже дважды за два дня.
Тим, будто почувствовав мое раздражение, побоялся подойти. Молча поднял с пола стул, уселся на него, а затем достал из кармана брюк носовой платок, принялся вытирать с разбитого лица кровь. Наблюдать за столь печальной картиной было выше сил. Я, как и говорил Ариевский, долбаная мать Тереза, ринулась к Вольскому. Отобрала носовой платок, смочила его водой и лишь тогда стала промокать разбитые губы, нос. Тим время от времени кривился, но звука не произносил. Я же, в свою очередь, старалась, как можно меньше прикасаться к коже, чтобы не причинять боль.
— Лесь, давай поговорим, — осмелился произнести Тим, убирая с лица мою руку. Я вскинула брови вверх в удивлении. О чём говорить? Всё и так ясно, как дважды два.
— Ты подумала о моем предложении? Если тебе нужно больше времени, то я
