И уж, конечно, она бы не поверила, если бы ей сказали, что через много лет ей придется вспомнить и этот далекий июньский день, и этого странного одинокого путника, идущего с посохом через поля…
Человек, спешивший пройти через поля мимо деревни «Зайчатинка» незамеченным, был действительно лицом духовным. Инок Владимир, в миру Андрей Гаврилович Паньшин, молодой крепкий мужчина лет тридцати, приехал в эти места с весьма важной и ответственной миссией: он был связником (связным) готовящегося в великой тайне Соборика[5] 1976 года Катакомбной Церкви.
Работа связника очень нравилась Владимиру, который, несмотря на монашеский образ жизни, сохранил в душе интерес к путешествиям, полным опасностей, приключениям и борьбе с трудностями…
Его отец, кадровый офицер КГБ, считал, что после школы Андрей должен был пойти по его стопам. Но жизнь расставила свои акценты…
Сразу же после сдачи выпускных экзаменов с Андреем приключилось странное и пугающее недомогание – вроде бы и не болезнь вовсе, но слабость в теле была невероятная, иногда внезапно поднималась температура, ломило спину. Бывали и дни, когда юноша даже не мог подняться с постели – голова кружилась, руки и ноги холодели, в глазах мерцали яркие звездочки.
Мама Андрея сначала испугалась до крайности. Потом посоветовалась с подругами и вскоре «поумнела», подсуетилась и «выбила» у врачей справку о недееспособности сына, несмотря на попреки разгневанного отца в «попустительстве лентяя».
Как бы то ни было, но, хотя через некоторое время недуг прошел сам собой, служить в армию Андрей не пошел. И на вербовку КГБ ответил также отказом.
Некоторое время он находился безвылазно дома, со сверстниками не общался, и в основном, пользуясь маминой добротой, полеживал с историческими романами или детективами на диване, часто, иногда даже днем, засыпал…
И вот однажды, в один из таких однообразных по своему содержанию дней, ему приснился странный сон. Будто бы сидит он на берегу тихой лесной речки. Сквозь камыш и осоку хорошо видно, как маленькие рыбешки греются на солнышке. Насладившись теплом и умильно взмахнув хвостиками, они юрко проскальзывают между камнями на песчаном дне и уплывают вдаль.
Внезапно Андрей ощутил чье-то присутствие, поднял глаза и явственно различил на противоположном берегу окутанную белым туманом фигуру. Инстинктивно он отвел глаза и посмотрел назад, стараясь понять, что происходит…
– Не оборачивайся! – раздался вдруг громкий, раскатистый, словно эхо, голос.
Оцепенев от неожиданности, Андрей не смог повернуться, как будто кто-то крепко держал его за плечи…
– Запомни! – продолжал Голос, – если ты не найдешь то, что ищешь внутри себя, то ты никогда не найдешь его вне себя. Если ты не знаешь превосходства твоего собственного дома, зачем ты ищешь превосходства других вещей?.. О человек, познай самого себя! В тебе самом сокрыто сокровище сокровищ.
– Кто Вы? – вскрикнул испугавшийся чего-то Андрей.
– Обратись к Богу, сын мой! – продолжил странный голос. – Ведь Бог в душе каждого из нас… Самое страшное – ничегонеделание… Ты должен отдать жизнь служению Богу, помогая людям обрести духовное счастье…
Внезапно стало тихо-тихо, а сверху повсюду стал разливаться мощным потоком яркий свет. От его силы у Андрея даже заболели глаза, он инстинктивно зажмурился и… проснулся.
Еще долго Андрей не мог прийти в себя после того странного сна. Но постепенно в его голове прояснилось, и все стало на свои места. Теперь он знал, для чего появился на свет! Служить Господу! Мысль эта просветлила лицо Андрея, укрепила его душу, он даже внешне как-то преобразился – стал словно выше ростом. Когда его умные карие глаза останавливались на ком-нибудь, многие опускали взор, как будто взгляд Андрея прожигал их насквозь.
Андрей, как мог, объяснил свое решение родителям; плачущая мать и притихший отец не смогли воспротивиться его уходу от мирской жизни. Решение Андрея было непреклонным. Так он стал иноком[6] Владимиром.
Андрей был пострижен[7] (с именем Владимир) Великим постом епископом Антонием и был направлен им же в Астафьевский скит. Там приучился он читать совсем иные книги, чем в юности: Библию, Молитвослов, жизнеописания Святых…
Владимира-Андрея с детства мучила кажущаяся несправедливость существования. Он нередко задавался вопросом: почему некоторые люди живут долго и счастливо и при этом воруют, обижают других, совершают множество грехов, даже убивают? И дети их продолжают жить в роскоши и праздности. А некоторые – честные, трудолюбивые и богобоязненные – всю жизнь проводят в бедности и лишениях, а дети их болеют и часто умирают маленькими…
И вот теперь Владимир старался найти в церковных книгах ответ на свои вопросы. И наконец ему повезло. Изучая житие Святого Антония он узнал, что и Антоний искал справедливости на земле… Словно золотой нитью вплелись в жизнь Владимира строчки из жития: «обратился святой Антоний Великий ко Господу, и после долгой молитвы ангел отвечал ему: «Антоний, это суды Божии, нельзя человеку постичь их, ты себе внимай».
Так и Владимир старался внимать себе. Очень старался. Хотел быть полезным Богу и людям и заметно преуспел в этом. В скиту его все любили за доброту, отзывчивость и мягкость характера…
По прошествии некоторых лет, он, уже будучи монахом малой схимы[8], заслужил право стать «связником» при подготовке тайного Соборика.
Владимир бодро шагал через раскинувшиеся луга и поля. Душа его пела и трепетала от важности и ответственности поставленной перед ним задачи.
Он не только обеспечил предсоборную переписку архиереев (поскольку обстановка была тревожной, и духовные пастыри, опасаясь репрессий силовых структур СССР, не доверяли свои послания почтовым ведомствам), но и должен был гарантировать безопасную доставку на место проведения Соборика приглашенных участников.
Войдя в лес, Владимир остановился, чтобы перевести дух и прислушаться. Несколько мгновений в ушах гулко отдавался только стук его собственного сердца. Когда же дыхание его выровнялось, услышал он неторопливое щебетание птиц.
Совсем рядом, в розовых цветах кипрея (в народе – Иван-чая), жужжали трудолюбивые пчелы, в воздухе, просыпаясь, зло и по-деловому зудели мухи, прерывая писк назойливых комаров. И где-то высоко-высоко невидимая в густой кроне деревьев птичка настойчиво спрашивала: «Ты Витю видел? Ты Витю видел?» Владимир улыбнулся. Надо же, как похоже на человеческую речь! «Ку-ку. Ку-ку!» – вторила ищущей «Витю» птичке кукушка, соглашаясь.
На высокой раскидистой ели стучал молоточком дятел, не обращая никакого внимания на путника, осторожно ступавшего по нежному ковру из шелковистой травы.
Проходя вдоль молодых стройных березок и пушистых елок, Владимир неожиданно пришел в полнейшее восхищение, увидав, как кое-где, на траве и листьях, роса посверкивает бриллиантами. «Господи! До чего же красиво!»
Иногда он смахивал рукой случайно попавшие в лицо паутинки, которыми невидимые лесные ткачи – пауки – неутомимо заполняли пустоты между деревьями.
Постепенно молодняк сменился еловой чащей. Неслышно шагая по мягкой хвое, Владимир любовался изредка встречающимися цветами дикой гвоздики, змеиного горца, а на одной из полянок, увидав «царицу леса» – белую фиалку, не удержался, сорвал волшебно пахнущий цветок и сунул за ворот рясы.
Ни с чем не сравнимое благоухание июньского леса заполняло душу Владимира. Радость ощущения бытия заставляла его сердце трепетать и ликовать одновременно.
По одному ему знакомым приметам (кое-где отломанной ветке, особой зарубке на дереве) келейник уверенно продвигался в самое сердце чащи. Скоро впереди засветлело – хвойный лес заканчивался и начиналась невысокая, но довольно плотная березово-осиновая рощица, местами переходящая в густые высокие травостои.
Владимир остановился и крикнул иволгой: «Фиу-лиу. Фиу-лиу». Спустя пару секунд откуда-то издалека послышалось, словно эхо, точно такое же «Фиу-лиу».
«Слава тебе, Господи, – подумал Владимир. – Ферапонт на месте. Значит, все хорошо, я дошел».
Впереди раскинулся довольно большой овраг, сплошь заросший кустарниками. Владимир, ловко пролезая сквозь кусты ивняка и жимолости, по едва заметной тропинке, сворачивая то направо, то налево, довольно быстро спустился на самое дно балки, покрытое осокой и лимонно-желтой купавницей. В нескольких шагах от идущего, тихо журча, змеился лесной ручеек, и Владимир, встав на колени, с наслаждением умыл разгоряченное ходьбой лицо и утолил жажду прозрачной холодной водой.
– Приветствую тебя, брат Владимир! – послышался негромкий басок.
Владимир непроизвольно вздрогнул, но, узнав голос, расслабился.
Из кустов бересклета выглядывал, улыбаясь, широкоплечий мужчина средних лет, с окладистой рыжеватой бородой и небольшими, тоже рыжими, усиками, две бороздки от которых плавно спускались к подбородку и переходили в бороду. Так же, как и Владимир, одет он был в черную рясу, а на голове его плотно сидела черная шапочка, видимо, заменявшая в «полевых условиях» камилавку[9]. На груди чернеца, на большой серебряной цепочке висел массивный наперсный крест.
