и на первом свидании явились ему расчетливыми упражнениями со спортивным снарядом, где главные показатели победы — скорость и количество.
Сердце бешено колотилось. Он торопился показать пострадавшую отцу: он врач и обязательно поможет. Роберт взглянул на бледное лицо девушки и прибавил шагу. Опять пошел дождь, и Роберт прижал драгоценную ношу к себе, пытаясь укрыть от непогоды. Вскоре он понял, что не дотянет до дома без привала, и сел на землю, чтобы перевести дух. Он убрал тяжелые пряди густых, намокших волос с лица девушки. Немного асимметричное, с красивыми, чуть припухшими, губами, оно казалось безжизненным. «Какая бледная, ей срочно нужен врач!» Эта мысль придала Роберту сил. Он встал и пошел дальше, чувствуя, что от спасения её угасающей жизни зависит само его существование. И ему казалось, что не было в жизни пути длиннее этой дороги к дому.
— Коллеги, — Эдвард Фаррелл приложил руку к груди, — я рад, что ответил на все ваши вопросы о работе на новом оборудовании. Скоро доктор Правдин вернется из командировки, и мы вместе проведем первую операцию!
Эдвард поклонился и покинул зал заседаний. Он поднялся в пахнущий свежей краской кабинет на третьем этаже больницы, сел за стол и закрыл лицо ладонями. Скорее бы пять часов. Он, как истинный англичанин, всегда находил в течение дня время для чая. И не один раз. Для него чаепитие было так же свято, как для самурая бусидо. Сегодня Эдвард не выспался и после затянувшейся пресс-конференции мечтал о чашке «файв-о-клок». Его сына Роберта уже несколько недель не отпускала депрессия, и он до четырех утра сотрясал дом исполнением на рояле симфоний Рахманинова.
Эдвард подошел к окну, поднял жалюзи и впустил в кабинет пасмурный сентябрьский день. У кромки леса виднелся двухэтажный дом его друга и коллеги Виктора Правдина, отделанный серым искусственным камнем. Такого же цвета был и особняк в родовом поместье Фарреллов в пригороде Лондона. Дом, милый дом, где они так счастливы были с Лиз…
Три года назад, когда отпевали Элизабет, в Северном Йоркшире стоял жаркий август и цвёл вереск. По старинной легенде, этот скромный кустарник дал обет Богу расти на продуваемых ветрами склонах в обмен на неземное благоухание. Аромат вереска плыл по сиреневым лугам, смешиваясь с пряным запахом трав. Как же Элизабет любила это сочетание! Но в тот день она уже не слышала звона церковного колокола и не вдыхала свежесть солнечного утра.
Эдвард распахнул окно. Под Санкт-Петербургом не цвел вереск. Дохнуло непривычной хвоей и благовонной смолой сосен. «Почему ты так рвалась сюда, Элизабет?»
Из леса быстрым шагом вышел Роберт. Он нес девушку. Ее руки беспомощно висели, она явно была без сознания. Эдвард выбежал из кабинета и бросился к выходу из больницы.
До дома было несколько минут ходу. Он даже не стал отвечать на звонок сына. Только прибавил шагу. Роберт сидел с телефоном в руках на крыльце, а перед ним на дорожке лежала девушка в мокрой перепачканной одежде. Мелькнула неуместная мысль, что это первая женщина, которую сын решил ему представить.
— Она жива? — Эдвард опустился рядом на колени и взял хрупкую кисть девушки.
— Да.
Пульс слабой морзянкой отстукивал сигнал бедствия.
— Нужно ее в больницу. И в полицию позвонить.
— Отец, осмотри сначала сам. Нет времени на церемонии, — Роберт, схватил его за руку.
Девушка застонала, приоткрыла глаза и снова отключилась.
— Быстро в смотровую! — скомандовал Эдвард и отворил дверь в дом.
Роберт взял девушку на руки и поднялся на второй этаж.
— Клади на стол и раздевай ее. — Фаррелл-старший вымыл руки, обработал их антисептиком и надел перчатки. — Рассказывай, где ты ее откопал?
— Никого я не откапывал…
— Белье оставь!
— Но…
— Оставь, я сказал.
Эдвард встретился взглядом с сыном. «Что у него с глазами? Я давно не видел в них такого блеска»
— Ты ее знаешь?
— Нет. Красивая, правда?
— Да подожди ты. — Эдвард надел девушке на руку манжету тонометра. — Так, давление низкое, но это мы сейчас поправим. Документы были при твоей красотке? Телефон?
— С ней все будет в порядке?
Эдвард уставился на сына. Роберт не сводил глаз с незнакомки и стоял в обнимку с ее мокрой курткой.
— Сын, что с тобой?
— Странное чувство… не знаю, как объяснить, — растерянно произнес Роберт.
Эдвард повернул девушку на бок и осмотрел ушибы на лице и затылке.
— Странное? Мне кажется, ключевое слово здесь «чувство».
— Но я совсем не знаю ее!
— А ты никогда легких путей не искал, — рассмеялся Эдвард и слегка толкнул сына локтем в бок. — В детстве ты подбирал на улице щенков и котят, а теперь притащил зверушку посерьезнее. Все, не болтайся под ногами. Отнеси пока ее одежду в стирку.
Роберт поднял джинсы с футболкой с пола, помялся в дверях и удалился под строгим взглядом отца.
— Не вижу никаких серьезных повреждений на твоем найденыше, кроме небольшой отечности на затылке. — резюмировал Эдвард, когда сын вернулся. — Правда, кто-то хорошо ей съездил по лицу. Сейчас поставлю капельницу, и она скоро придет в себя.
Когда игла вошла в вену, девушка дернулась, и Роберт склонился над ней. Эдвард наладил инфузионную систему и принялся с интересом наблюдать за сыном. Роберт внешне больше походил на мать. Лишь выразительные голубые глаза, благородный высокий лоб и красиво очерченные скулы выдавали их родство. Также хорошо сложенный, сын двигался иначе — изящно, с ленивой грацией льва. Густые, непослушные каштановые волосы с ниспадающей на лоб прядкой, широкие брови вразлет, пушистые ресницы и ямочки на щеках, сопровождавшие улыбку, делали Роберта неотразимым в глазах женщин. Эдвард не понаслышке знал о ветрености своего чада. Не раз, отчаявшиеся особы, пытались искать правды у Эдварда, раздобыв его рабочий телефон. Это возмущало и не вызывало сочувствия. От легкомысленности и доступности современных девушек Эдварда воротило. Они с Лиз всю жизнь хранили друг другу верность, и того же Фаррелл-старший желал своему сыну. Роберт даже не заговаривал о женитьбе. Но сегодня что-то с ним творилось непонятное. Он будто светился изнутри.
— Тихо, тихо, не бойся ничего, — Роберт ласково провел рукой по золотистым волосам, девушка очнулась и взглянула на его отца. — Смотри, у нее глаза зеленые.
— Удивительно. Как у Элизабет, — добавил Эдвард и тоже наклонился к незнакомке.
Она смотрела на него неотрывно. Страха во взгляде не было, только недоумение.
— Где я?
— Вы в надежных руках! — Эдвард подивился собственной пафосности. Кашлянув, он поправился: — Я врач Эдвард Фаррелл, вы… в госпитале. Вас что-то беспокоит? Боли, тошнота?
— Холодно очень. Я ничего не помню, — растерянно прошептала она
